Шоппинг взамен войны. Как один универмаг изменил мир.

Автор – Евгений Каганович

Время чтения – 60+ минут

 

---

 

Содержание:

Глава 0. Самый прогрессивный культ. 

Глава 1. Как голландцы у португальцев Японию отбили.

Глава 2. Логистика в венецианском стиле

Глава 3. Севильская «цирюльня»: история большой аферы.

Глава 4. Искусство сделки без Дональда Трампа

Глава 5. Деньги – товар весовой, или Доллар – это евро.

Глава 6. Таможня, как орудие убийства.

Глава 7. Ароматы духов и навоза.

Глава 8. Как торговать без наценок, но с прибылью.

Глава 9. Контрабанда «в законе».

Глава 10. «Онлайн» «оффлайну» – друг, товарищ и брат.

Торговля, победившая войну. Вместо послесловия

 

---

 

Глава 0. Самый прогрессивный культ.   

 

Мало кто назовет главной достопримечательностью Лондона или Парижа, Берлина или Токио музей, парк, театр или библиотеку. Никак нет! И не филармонию… И не ботанический сад, не зоопарк и не дворец. И даже не цирк, не баню и не карусель.

 

Выбор большинства всегда предсказуем – Harrod’s, Galleries Lafayette, KaDeWe, Mitsukoshi.

 

Шоппинг царит повсюду. В торговые центры превращаются улицы, вокзалы, аэропорты, заводы и мосты. Apple Store занимает пятиэтажное здание на Елисейских полях. Его проектирует лично сэр Норман Фостер.

 

 

Главное событие осени – не театральная премьера и не научное открытие. А презентация нового телефонного аппарата невиданного ранее синего цвета.  

 

Шоппинг! Сколько в нем азарта! Тут и разведка, и охота. И слежка, и добыча… Мы сомневаемся и решаемся, грешим и каемся …   

 

Печать фискального чека – это и есть тот самый миг, когда у железки в коробочке или у тряпки на вешалке возникает потребительная стоимость (спасибо Карлу Марксу). И когда заканчивается длинный путь, начатый предметом на сборочном столе в Китае или у швейной машины во Вьетнаме.

 

А перед тем тысячи инженеров и дизайнеров модных домов в дорогих районах Парижа и Милана, в богатых пригородах Сан-Франциско придумывают, рисуют, вырезают, разрабатывают, проектируют, изобретают.

 

Художники и парфюмеры, материаловеды и технологи, программисты и психологи, финансисты и маркетологи прокладывают долгие, но верные пути, трансформируя тысячи идей в миллиарды фискальных чеков. 

 

Своим размахом торговля затмевает войну, став самым эффективным и самым тотальным механизмом завладения материальными богатствами. Торговля – в центре всего и на лучших локациях. А война теперь выдавлена на отсталую периферию.

 

Культ силы и мания национального величия превратились в консюмеризм для наивных, готовых радоваться чужим завоеваниям за неимением собственных приобретений.    

 

Раньше война и торговля были частью друг друга. А потом пришел шоппинг, и все изменилось. Шоппинг заставил торговлю порвать с войной. И год за годом, город за городом заставляет войну отступать, ни на миг не останавливая свою необратимую экспансию.

 

 

Эпоха шоппинга смела со стола основополагающие принципы ведения розничной торговли, продержавшиеся на плаву тысячи лет – от самого момента возникновения денежных знаков.

 

Поскольку торговля не всегда была шоппингом, как-то произошел качественный переход?  Не могло же по сигналу будильника закончиться одно и начаться другое?

 

Могло или не могло, но именно так и вышло. Современный шоппинг появился на свет в Париже на рю де Севр в доме №24. Открытие совершили в 1872 году месье Аристид Бусико и его жена Маргарита.

 

Итог открытия таков: парижский универмаг Au Bon Marche оказал на жизнь человечества такое же воздействие, как алфавит, рентген, пенициллин, железная дорога, кинематограф, двигатель внутреннего сгорания и цепная реакция вместе взятые. 

 

Роль личности в истории – предмет вечных сомнений и дискуссий. Но только не роль личности Аристида Бусико в истории мировой торговли.

 

Ну а поскольку торговля невозможна без товаров, то с них мы и начнем. А для этого переместимся на «родину всех товаров» – в Китай.

 

Глава 1. Как голландцы у португальцев Японию отбили.

 

Все, кто полагает, что Китай превратился во всемирный сборочный цех только благодаря мудрой политике Дэн Сяопина, правы. Но с одной ремаркой: они опоздали с выводами лет на пятьсот. А то и на семьсот. Ибо и семьсот лет тому назад в Китае было, как всегда, весьма оживленно. Но что толку производить, когда никто не покупает? А покупать китайские товары было непросто.

 

К примеру, в 1260 году два купца (их звали Никколо и Маффео, и они были родными братьями) с грузом золотых монет добрались морем от родной Венеции до порта Солдайя, где у их третьего брата, тоже купца, были дом и торговля.

 

Третьего брата звали Марко. Фамилия его была Поло. А вместе – Марко Поло, если кто не догадался. Кстати, современное название Солдайи – Судак.  

 

Из Крыма Никколо и Маффео Поло выехали посуху и доехали аж до славного города Бухара, откуда не могли выбраться целых три года, пока не прибились к каравану, который шел в Ханбалык.  Марко Поло никуда не ездил и оставался на хозяйстве в Судаке.

 

Ханбалык был крупным торговым центром той эпохи. Таковым он, кстати, остается и теперь, хотя многие из нас часто называют его Пекином. 

 

Ни Пекин, ни Ханбалык прямого авиасообщения с Венецией в те времена не имели. А путь домой по суше («Великий шелковый») братья Поло смогли завершить лишь в 1269 году, прибиваясь к попутным караванам.   

 

В современном понимании, купцы той поры были астронавтами, посланными в межпланетную экспедицию. Шансов увидеть родные места вновь у многих из них не было: жизнь средневекового человека была нередко коротка, болезни и эпидемии свирепствовали. И потому рассказы о жизни в дальних странах были сродни марсианским хроникам. А китайские товары были драгоценными артефактами «инопланетной» жизни.

 

Сейчас мы называем богачей «денежными мешками», а венецианцы их называли «мешками перца». Товары в средние века были лучшими суррогатами денег, чем сами деньги. Корица и шелк свободно конвертировались на всех рынках, и курс их никогда не падал.  

 

И раз уж речь зашла о Марко Поло…  Знаменитую «Книгу чудес света» надиктовал вовсе не Марко Поло, который никуда не ездил и оставался в лавке в Судаке. Это сделал его племянник, отправившийся в Ханбалык несколькими годами позже. Разумеется, в компании отца и дяди – Никколо и Маффео. И его тоже звали Марко.

 

По мнению обоих Марко Поло, Великий шелковый путь не был идеален. Путешествия длились годами, чуму разносили вши, в воде присутствовал холерный вибрион, а разбойники были жадными и жестокими, и потому купцам требовались более быстрые и безопасные торговые маршруты.

 

Но морских сообщений с Китаем венецианцы и генуэзцы не осилили. По политико-экономическим причинам, изложенным ниже.

 

И потому первый европеец, высадившийся с европейского судна на китайский берег (лишь два века спустя – в 1513 году), был португальцем. Его звали Хорхе Альвареш.

 

Продюсером экспедиции Альвареша был Рафаэль Пелестрелло, двоюродный брат жены Христофора Колумба. А спонсором проекта был вице-король Индии по португальской линии дон Альфонсо де Альбукерке.

 

Экспедиция Альвареша высадилась в устье Жемчужной реки на полуострове Тамао в районе станции гонконгского метро «Туен Мун», где было основано временное поселение. Поселение с годами разрослось, поскольку международная торговля шла бойко. Экспортным товаром был китайский шелк и шелковые нити, которые охотно покупали в Японии и Индии, откуда их переправляли в Европу.

 

Так и повелось: китайцы производили, остальные потребляли, а португальцы занимались крышеванием, маркетингом, дистрибуцией и логистикой.

 

Далее португальцы решили взять под контроль всю акваторию и оба берега устья Жемчужной реки и вступили в успешные переговоры с династией Минь. Сделка четырех веков была закрыта в 1557 году. Стоимость аренды составила 500 таэлей в год. Новая португальская колония получила название «Макао». 

 

Построив в 1559 году крепость Форталеза де Монте, португальцы эффективно контролировали устье Жемчужной реки, создав там базу военно-торгового флота. 

 

 

Атаки на гарнизон были частыми и довольно бестолковыми и не заканчивались ничем серьезным. Но кто же беспрерывно атаковал португальцев?

 

Это были воку – обедневшие японские крестьяне и рыбаки, которые спасались от голода морским и сухопутным международным разбоем. Пираты. Но не простые, а многочисленные. Воку.

 

Сперва воку промышляли набегами на берега ближайшей к ним Кореи. Затем (в XIV-XV веках) стали активно осваивать китайское побережье, грабя его обитателей и перехватывая торговые суда с грузами для Японии. 

 

 

Династия Минь встревожилась и запретила морскую торговлю, надеясь быстро лишить воку питательной среды.

Но стало только хуже: китайские купцы либо разорялись, поскольку не могли продавать свои товары в Японию, либо прибегали к услугам контрабандистов. А контрабандисты были те же самые воку.

 

 

В результате воку разбились на две группы по интересам: первые возили контрабанду, а вторые грабили первых. Контрабанда цвела, бандитизм процветал.

 

Для минимизации морального и материального ущерба, а также с целью снижения производственного травматизма, первые воку вступали в сговор со вторыми воку. Тогда уже и вторые воку разбились на группы по интересам – те, кто в доле и те, кто нет. Внутривидовая борьба присоединилась к межвидовой, и доставка товаров из Китая в Японию стала совсем ненадежной.

 

 

Дальше было больше. Поскольку воку на своих легких суденышках прекрасно ходили не только по морю, но и по рекам, то, заходя в глубь китайской территории, они рекрутировали в свои ряды китайских крестьян, не менее голодных, чем японские.  Так появились китайцы-воку, которые числом и уменьем быстро превзошли японцев-воку и действовали с ними заодно. В результате армада воку к середине XVI века составляла до 1 000 судов, а армия самих воку оценивалось в 20 000 головорезов.

 

Получалось, что династия Минь запретом морской торговли добилась не того, чего хотела, а даже, можно сказать, наоборот – все стало гораздо хуже, и к тому же все запутались.

 

Базируясь в Японии, воку действовали как Аль-Каида. Централизованного руководства они не имели. Их разрозненные группы были эффективны, многочисленны и прекрасно размножались на воле, поскольку не имели природных врагов. Морских боев с португальцами воку разумно избегали, зачем-то атакуя их гарнизоны с суши без всякого успеха. 

 

Все это не значит, что португальцев не атаковали с моря и на море. Атаковали системно и опасно. Ибо атаки вели чемпионы мира по кораблям и пушкам – Нидерланды.

 

Корабли и пушки у голландцев были в достатке.

 

 

Но крепости своей у них на месте не было. Эпизодические рейды не давали результата, а на долгую осаду «окопавшегося» Макао у голландцев не было ресурсов. И тогда борьба развернулась не за Макао, а за кусок не менее жирный.

 

В 1557 году португальцы договорным путем колонизировали не только Макао, но и Нагасаки.

 

 

Более того, они уговорили заслуженного человека и видного самурая,  сёгуна острова Кюсю Омуру Сумитаду принять христианство.

 

 

У Нагасаки состоялся обмен послами с Ватиканом. Остров Кюсю де-факто очутился во власти ордена иезуитов. «Общество Иисуса» быстро обратило в христианство практически все население региона и подчинило себе всю морскую торговлю.

 

 

Заслуженный человек и видный самурай Омура Сумитада «сел» на откаты и фактически сделался регентом («смотрящим») португало-ватиканского альянса. В этом же качестве в 1580 году он отписал порт Нагасаки «Обществу Иисуса» в качестве подарка.

 

Теперь португальцы контролировали не только дельту Жемчужной реки, но и нужные им порты Желтого, Восточно-Китайского и Южно-Китайского морей на обоих побережьях.   

 

Вся их восточноазиатская торговая деятельность теперь велась под командованием капитан-майора, штаб которого располагался в индийском Гоа. А наличие легального товарооборота между Китаем и Японией оставило воку-контрабандистов без работы.

 

Династия Минь была поначалу счастлива: воку-контрабандисты исчезли под натиском португальских колонизаторов. Но счастье не было долгим: выяснилось, что не исчезли, а переквалифицировались обратно в воку-пиратов, и ситуация вернулась в положение, близкое к исходному.

 

Более того, португальское счастье тоже не было долгим: в 1583 году войско еще одного заслуженного человека и тоже видного самурая Тойотоми Хидейоси покорило Кюсю военным путем и устроило показательные казни: христиан распинали на крестах, а отрекшихся заставляли топтать иконы.

 

 

Пришедший на Кюсю сёгунат Эдо установил гонения и на экс-христиан, и на тех, кто веровал тайком. Католиков-японцев убивали, а португальскую купеческую диаспору сослали на остров Дзедзима в качестве пленников.

 

 

Пределы Японии более нельзя было покидать никому, а международную торговлю опять запретили. Напрочь и всем. Ну, почти всем. Кроме Нидерландов.

 

Теперь уже голландцы заправляли сёгунатом Эдо, а «смотрящим» они «поставили» заслуженного человека и видного самурая Тойотоми Хидейоси. Это регентство продлилось дольше. 

 

Резня католиков была всем на руку. Кровавые обиды, нанесенные в средневековой Европе католической Испанией протестантским Нидерландам, забывать не собирался никто и нигде, в том числе, в Японии.  

 

Под эгидой борьбы с «неверными» Тойотоми Хидейоси объявил «охоту за мечами». Оружие теперь разрешалось носить только самураям, остальным под угрозой смерти воспрещалось не только носить, но даже хранить оружие.     

 

Эффект оказался двойным: рыбаки, крестьяне и ремесленники утратили способность к действенной самообороне и превратились в собственность самураев. А еще ряды «беззащитников» пополнили обезоруженные японо-китайские воку.

 

Так заслуженный человек и видный самурай Тойотоми Хидейоси за семь лет решил проблему, с которой около трехсот лет не могла справиться династия Минь.  

 

 

Вытеснив из бизнеса контрабандистов и португальцев, Нидерланды перехватили всю внешнюю торговлю Японии и монопольно вели ее вплоть до середины XIX века.

 

Тех, кого удивит интерес Нидерландов к Японии, приглашаем посмотреть на старинные и современные политические карты. Колониями и протекторатами тюльпанно-морского королевства были Тайвань, Бенгалия, Южная Африка, Индонезия, Североамериканские территории, Цейлон, часть юга Японии, Маврикий, Малайзия, Гана, Новая Гвинея, а также Бразилия и даже Шпицберген. 

 

Кейптаун назывался Каапстад, Шпицберген назывался Смеренбург, Нью-Йорк назывался Нью-Амстердам. Бразильский город Наталь назывался Нью-Амстердам. Город через реку от столицы Суринама Парамарибо и сейчас называется Нью-Амстердам. Город в регионе Бербис-Корентен в Гайане называется Нью-Амстердам. Район исторической застройки в Детройте называется Нью-Амстердам. И даже остров в южном Тихом океане поближе к Антарктиде называется Нью-Амстердам.

 

Нидерланды боролись за глобальный контроль над бакалеей: специями, чаем, кофе и опиумом. И, кстати, не утратили этот контроль до сих пор. Корпорация Jacobs Dow Egberts со штаб-квартирой в Амстердаме продает около 10% всего кофе планеты, уступая лишь швейцарской Nestle, доля которой 25%.

 

Отношения Нидерландов с заморскими землями никуда не делись. Их красноречиво характеризует расписание авиарейсов из Амстердама. Всегда на табло – Кюрасао, Джакарта, Лима, Форталеза, Куала-Лумпур, Сан-Мартин, Кито, Гуаякиль, Картахена, Сурабайя, Аруба, Панама, Занзибар, Аккра, Тайбэй, Токио, Осака, Гонконг, Шанхай, Кейптаун, Рио и Сан-Пауло. И, конечно же, Нью-Йорк. Флот, может, и другой, а вот пункты назначения – все те же.

 

Португальское наследие в Азии тоже ощущается по сей день. Префектура Нагасаки – один из важных индустриальных центров планеты.

 

 

Здесь расположены исследовательские институты и производственные мощности корпораций Sony, Canon и Mitsubishi. Арена многовековых битв и даже жертва атомной бомбардировки, Нагасаки по-прежнему производит, отгружает и потребляет.  ВВП небольшой префектуры составляет более 40 миллиардов долларов. И до сих пор в совсем не большом по японским меркам городе проживает крупнейшая в стране христианская община.

 

Оставленный португальцами в 1997 году, Макао не стоит без дела. По обороту игорного бизнеса архипелаг с населением около полумиллиона человек обогнал Лас-Вегас, а ВВП небольшого города составляет 55 миллиардов долларов США.

 

 

Море вокруг изрезано многокилометровыми мостами и туннелями с автомагистралями, ведущими в соседние Гонконг, Жухай, Шенчжень и Гуанчжоу. Тротуары здесь по-прежнему вымощены узорчатой португальской брусчаткой – как в Порто или Лиссабоне. А крупнейшее в городе (да и в мире) казино называется Venetian – «Венецианец».

 

 

И, кстати, пусть символически, но не зря: зримо или незримо, венецианские купцы присутствовали во всей азиатской торговле. И, при всем уважении к Португалии и Нидерландам, именно Венеция была самым богатым обществом и самым могучим государством эпохи Ренессанса. А почему венецианские суда так и не достигли берегов Японии и Китая, мы скоро узнаем.

 

Хорхе Альварешу не суждено было увидеть родные берега вновь. Он умер в Тамао на руках у своего друга Дуарте Коэльо 8 июля 1521 года. Дата его рождения неизвестна, но предполагается, что он прожил около 35 лет. В 1954 году в его честь в Макао был установлен скульптурный монумент работы Эуклида Ваза. И хоть монумент выполнен в реалистической манере, оценить сходство с оригиналом мы не сможем – никаких портретов Хорхе Альвареша не сохранилось. 

 

Опасное это было дело – средневековая торговля.

 

Глава 2. Логистика в венецианском стиле.

 

Если главным соперником Португалии в Азии были Нидерланды, то в родном Средиземноморье царила и доминировала Венеция. Венеция была идеологическим антиподом всех европейских государств. И в методах торговли, и в способах доставки венецианцы были абсолютными чемпионами по части прибыльности, точности и безопасности.

 

 

Но вот вопрос: почему венецианцы так и не добрались морем до Юго-Восточной Азии? Ладно, первыми, почему не сделали этого даже тогда, когда это сделали другие? Ответ будет парадоксален: они слишком хорошо умели считать.  А для торговли это – первое дело.

 

Не обладая никакими природными ресурсами и импортируя все необходимое (временами даже питьевую воду), Венеция оставалась богатейшим государством планеты на протяжении многих веков.

 

 

Беспрецедентное богатство проистекало из беспрецедентного общественного устройства.

 

Жизненный уклад в Венецианской республике не был похож ни на что. Можно даже сказать, что венецианцы построили прообраз экономики знаний. Хотя, почему прообраз? Это и была самая что ни на есть экономика знаний. 

 

Общество не было феодально-сословным. Переходы из ремесленников в воины или купцы были делом повседневным.  Для этого не требовалось никаких разрешений ни от каких властей.

 

Женщины Венеции работали и торговали наравне с мужчинами. Ограничения на свободу передвижения касались только жены дожа.

 

Религиозные каноны не были однообразны и жестоки: в городе свободно жили тысячи мусульман и иезуитов, лютеран и агностиков, православных и иудеев, что в средневековье было диковиной. Никаких религиозных запретов на профессии не было. Влияние инквизиции было минимальным: допросы «ведьм» не сопровождались пытками, а были скорее доверительными беседами. Приговоры были мягкими, никаких тебе аутодафе: за «колдовство» приговаривали к восьмидневному заключению в тюрьме или небольшому штрафу.

 

Религиозная свобода объяснялась тем, что Венеция не находилась под влиянием Ватикана и была автономна с 1202 года, когда папа Иннокентий III наложил на республику интердикт (отлучение от церкви).

 

Конфликт с Ватиканом продлился около пятисот лет и получился весьма колоритным: когда папа Павел V запретил осуществлять на территории Венеции любые религиозные обряды, городской совет (Сенат) запретил сам запрет и даже его публикацию. «Отлученная» Венеция не сильно грустила, столетиями избирая и назначая собственных патриархов.

 

В городе не было этнических или религиозных гетто. Районы и улицы распределялись по профессиональному признаку: улица воскобойников, улица оружейников, улица торговцев рыбой и всяких других стахановцев, ударников и передовиков.

 

 

Нравы также были весьма свободны: существовали кварталы куртизанок и кварталы проституток.

 

Большие поборники собственной свободы, венецианцы охотно пользовались рабским трудом. Но рабство было относительно мягким. К рабам не относились жестоко. Более того, рабов часто освобождали (ведь их нужно было содержать). Например, Марко Поло-младший перед смертью в 1324 году освободил своего домашнего раба. Которого, кстати, звали Петр Татарин.

 

Щедрым источником рабской силы был регион Черного моря, включая и Приднепровье. Славяне охотно продавали своих родственников: трудоспособную молодежь выгодно сбывали иностранцам. Любопытно, но слово «раб» на английском, французском, немецком, итальянском, испанском, нидерландском и шведском языках звучит и пишется примерно похоже: slave, l’esclave, sclave, schiavo, esclavo, slaaf, slav. Рабы-славяне использовались как домашняя прислуга.

 

Рабы-североафриканцы использовались для тяжелых работ: например, на гравюрах и полотнах XIV-XVI веков мы часто видим африканцев-гондольеро. Гондольеро были рабами.

 

Еще одним важным занятием рабов были секс-услуги, а лучше сказать, эскорт. В богатых домах и даже в свите дожа обязательно присутствовали привезенные из Африки, Анатолии или Причерноморья наложницы, а чаще – наложники.

 

Теперь о дожах. Венецианские дожи точно не были монархами: они были нанятыми исполнительными директорами, казначеями, полицмейстерами, министрами обороны, налогов, финансов и колоний. Исполнительной властью. Да, их положение было предельно почетным. Но не надзаконным. Им не полагалось щедрого казенного содержания. Они жили, как все их сограждане, каждый своим гешефтом.

 

 

Дожей смещали за недостаточные политэкономические успехи, проигранные сражения, изгоняли или даже казнили при намеке на желание узурпировать власть. Из первых дожей мало кто умер своей смертью. Дож должен был показывать Большому совету все письма от папы. Римского, конечно. Положение дожа было в равной степени соблазнительным, почетным, опасным и уязвимым.

 

 

Республика функционировала в условиях разделения властей, разделения труда и жесткой коммерческой целесообразности.

 

Венецианцы перемещали себя и товары в широчайшем географическом ареале и в невероятных количествах. Логистика была настолько изощренной, что ее следует описать.

 

Дело в том, что путешествия по морю были опасны. Их следовало планировать как военные экспедиции.

 

Хотя торговые суда были сугубо торговыми, на них ставились пушки. Помимо команды и пассажиров, на судне располагался гарнизон арбалетчиков, а под полом каюты капитана был арсенал. В случае абордажа в защите судна принимали участие и гарнизон, и команда, и пассажиры мужского пола.

 

Торговые суда были огромны: экипажи галер насчитывали до 592 человек,  грузоподъемность судна составляла 260-280 тонн, а самые крупные парусные коки брали до 500 тонн груза.

 

Рабов на галерах не держали аж до 1545 года. Но с появлением и численным ростом крупных судов на парусной «тяге», не требовавших гигантских гребных экипажей, служба на галерах начала оплачиваться хуже, затем еще хуже, потом совсем скверно, потом потребовала привлечения рабов, заключенных и прочих социально неблагополучных, а вскоре галеры и вовсе ушли из бизнеса и флота.

 

Итак, торговые суда (galeri da mercato) были сугубо торговыми и отдавались во фрахт. А военные суда (naves armate) были сугубо военными и во фрахт не отдавались. Более того, в XIV веке решением Сената коммерческие суда были освобождены от участия в военных операциях.

 

И тогда венецианцы начали практиковать двухкомпонентные морские экспедиции, собирая воедино караваны и конвои.  

 

Караван вез товары. А конвой охранял караван. Технически караван был частью конвоя, но организационно караван и конвой комплектовались раздельно. Такой процесс требовал продюсирования в масштабах Голливуда.

 

Продюсирование торговых экспедиций в Венеции следует разбить на два периода – до 1569 года и после, когда Республика официально произвела переход от галерного флота к парусному и от государственного регулирования экспедиций к общественному.

 

До 1569 года единым собственником военного флота был Арсенал. Он занимался организацией конвоев – военных, патрулировавших воды Республики, коммерческих, возивших товары и деньги, и пассажирских, возивших паломников в Святую Землю. Ну, и обратно, если повезет.

 

Более того, единым собственником всех торговых галер тоже была Республика. Арсенал нанимал капитанов и экипажи (в том числе, гребцов), формировал корабельные гарнизоны, занимался разработкой маршрутов – совместно с Сенатом.

 

Продюсированием коммерческих галерных экспедиций занимались патриции. Патриции брали галеры в аренду, самостоятельно оплачивали услуги экипажа и гарнизона. Патриции объединялись в ассоциации, формируя торговые караваны и регистрируя каждую ассоциацию как однократное предприятие длиной в одну экспедицию. Главой ассоциации был патрон, избранный патрициями.

 

В аренду галеры сдавались по итогам аукциона, к которому допускались только патриции. Военный конвой был государственной услугой и предоставлялся бесплатно.

 

Ассоциация продавала место в трюме. Трюм стандартной галеры делился на 24 части (24 карата), и каждый карат использовался патрицием самостоятельно или перепродавался. Патрициев поэтому называли каратариями. Стоимость аренды одного карата составляла примерно 13 ливров на маршрутах во Фландрию и 5-10 внутри Средиземного и Черного морей (цены указаны для XIV века, предложение более не действует).

 

Самыми дешёвыми направлениями были Кипр и Бейрут. Цены устанавливал Сенат. Сенат же следил, чтобы предприятие не превращалось в финансовую пирамиду.

 

Кстати, чины и звания в Венеции были не такими, как сейчас. Поскольку конвои были делом государственным, каждому конвою Сенат назначал капитана. Вместе с патроном (который был директором предприятия и не обязательно участвовал в плавании) капитан руководил конвоем, отвечая и за навигацию, и за безопасность, и за коммерческий успех.

 

У капитана были несколько помощников – адмирал (amiraio), отвечавший за навигацию, и комиссары (comito) – представители на галерах. Так что исконно правильно – это когда адмиралы подчиняются капитанам.

 

В 1569 году правила изменились, как и флот. Военный парусный флот теперь гордо именовался Армадой. С аукциона теперь продавались услуги военного конвоя. Парусники (торговые суда) принадлежали не Арсеналу, как галеры, а частным лицам. И на продюсировании уже специализировались не патриции, а фратерны. Предвидим вопрос: фратерны — это кто?

 

Фратернами в Венеции назывались привилегированные торговые кланы. Как правило, это были два-три поколения одной, реже – нескольких семей. Эдакий пчелиный рой в красивом улье. Но если в центре роя находится пчеломатка, то в центре фратерны находился неодушевленный предмет. Без этого предмета сотни купеческих семей оставались просто купеческими семьями, не становясь фратернами, коих в республике было не более десятка-полутора.

 

Нет, вы не угадаете, что это был за предмет. Не перстень с ядом и не сундук с золотом.  

 

Но вернемся к военно-товарным экспедициям. Теперь их продюсирование было образцом высочайшей культуры сделки, контракта, понимания баланса личной выгоды и общественного блага по-венециански.

 

Если в «галерные» времена конвоев в год было два-пять, то в «парусную» эпоху Венеция снаряжала семь ежегодных конвоев с конкретными календарями, утвержденными экипажами и на точные маршруты, а под подтверждённое бронирование конвоев фратерны планировали свои экспедиции, фрахт торговых судов, банковские займы, неучастие в карнавале, закупки товаров на экспорт, судебные тяжбы, любовные и политические интриги, ремонты дворцов, убийства врагов, а также свадьбы и рождение наследников. 

 

Экспедиционно-политические и матримониально-финансовые диаграммы Ганта строились четко и рационально.

 

Но вот вопрос: если фратерны монопольно заправляли экспедициями, почему это не привело к узурпации морской торговли и массовому разорению «просто» купцов? Почему Венеция на протяжении многих веков оставалась массово благополучным социумом?

 

 

И снова культура и искусство сделки по-венециански.  Да, бронируемые фратернами провозные емкости были явно избыточны для их бизнеса. Да, этот избыток легко можно было бы «придержать», создав искусственный дефицит. Да, его можно было спекулятивно перепродавать только «своим», разоряя бизнес «неродных» купцов или втихую прибирая его к рукам. Тем более, что стоимость карата Сенат уже не назначал.

 

Но это не было бы гешефтом в великом венецианском стиле. Это было бы грубо, недостаточно великолепно, не вполне идеально для репутации, не служило бы общественному благу, не повышало бы авторитет дома в городе и противоречило бы теории и практике хеджирования рисков.  В том числе, и для жизни.

 

Фратерны опустились бы до уровня «простых» судовладельцев, да еще и вступили бы с ними то ли в ценовой сговор, то ли в ценовую войну, да еще и приняли бы на себя риски утраты чужого товара. Зачем все это?

 

Нет уж! Фратерны все делали красиво. Как и в патрицианские времена, каждая экспедиция регистрировалась как акционерное общество, взносы в которое граждане могли делать и деньгами, и товаром. Риск утраты судна и товара теперь распределялся между акционерами, а граждане получали справедливые и равные условия доступа к провозным емкостям. Прибыльное предприятие веками оставалось общественным благом.

 

Более того, открытое акционирование позволяло каждому горожанину (не только купцу) инвестировать сразу в несколько экспедиций. Так же действовали (напрямую или через подставных лиц) и фратерны. Это было необходимо, ибо маршруты их конвоев не конкурировали: один шел в Крым, другой в Александрию, третий в Бейрут, а четвертый в Амстердам.

 

Расписание отправлений и прибытий стыковалось идеально для оптимизации перегрузки трансферного товара. Расчет провозных емкостей велся точно. За овербукинг могли и убить: такое было время.  

 

Изящно и масштабно фратерны доминировали в венецианской торговле. Но вопрос остается без ответа: что превращало купеческую семью во фратерну? Патрицианские привилегии тут уже были ни при чем. Превращение было сугубо неформальным. Мы писали, что это был предмет. И это, действительно, был предмет.

 

Магические свойства у этого предмета, признаемся, были. Хотя в рациональной Венеции всем было не до лирики и не до мистики. Удивительно, как этот предмет опередил свое время. С него скопировали функционал блокчейна. И еще он работал как «черный ящик». И делал другие полезные дела. Странно, правда?

 

Дамы и господа, сложно поверить, но предмет этот называется «книга»!

 

Это теперь считается, что книга-лучший подарок, а в средние века такую книгу никогда бы не подарили. За нее могли разве что убить. Ее хранили пуще любых драгоценностей и передавали по наследству.

 

Так что же это была за книга, которых на всю Венецию не было и полутора десятков?

 

Некоторые семьи называли такие книги кодексами, некоторые – счётами, но мы бы назвали такую книгу адресно-нотариально-бухгалтерской и научно-складской. Еще мы назвали бы ее регистром. А IT-специалисты назвали бы ее логом.

 

Словом, это был дневник, в который уполномоченный фратерной автор от момента получения полномочий и до момента смерти или слепоты записывал… Что же он записывал?

 

Он записывал условия всех сделок. Он вел план счетов в современном понимании этого термина (бухгалтерии венецианцы научились у флорентинцев). Он прикладывал подписанные контракты. Он протоколировал переговоры. Он фиксировал рождения, болезни, завещания, свадьбы или смерти в семье и в городе. Он записывал уровень воды в лагуне и детали своих путешествий. Он записывал цены на базарах. Он фиксировал итоги инвентаризаций. Он записывал городские и государственные новости.  Он хранил, дополнял и создавал новые географические карты. Точность, полнота и регулярность записей была равна репутации фамилии и фратерны.

 

Экономические и политические возможности семьи определялись содержанием страниц, которые посвящались торговле и ремеслу.

 

Если вы везете шелк, вы должны знать, сколько он стоит в каком порту в какой лавке, как зовут владельца каждой лавки и его детей, как эту лавку найти без GPS, какой у вашего эккаунта в этой лавке пароль и логин (хорошую цену давали не каждому встречному), сколько должна стоить доставка товара в пересчете на единицу, почем его нужно продавать оптом и в розницу. Сколько месяцев и каким путем идет караван, где дежурят разбойники и что с ними нужно делать.

 

И если ваш дядя или отец или пра-пра-прадед уже бывали в Китае и Индии, а записи в кодексе информируют вас, ваших детей и внуков о том, что почем и где на планете, то ваш фолиант превращается в эксклюзивную базу знаний и не доступный тысячам других точный и всеобъемлющий инструмент финансового, логистического и политического планирования, ваша база зданий превращается в эдакий кодекс, а ваша семья – во фратерну. Неформально, но надежно.

 

Попытки кодексов делали многие купцы (если не все). Но далеко не все знали, что где и у кого почем в Александрии в оружейных рядах. А вы знали. И ваши предки. И ваши потомки. Но только ваши. И если ваша семья – фратерна, то доступ к вашей Книге – это величайшая привилегия в Венеции. За которую будут драться враги, друзья и потенциальные зятья. А также нотариусы.

 

В кодексах фиксировались и итоги астрономических наблюдений, и формулы расчетов стоимости весовых товаров с учетом естественных потерь (усушка/утруска), и состав лекарств, и пришедшие в голову умные мысли, и рецепты блюд, и завещания, и виды на урожаи в разных странах, и колебания курсов валют. В кодексе описывались эпидемии, войны и стихийные бедствия. И, что самое главное, итоги последующих инвентаризаций.

 

Большое горе в Венеции означалось пословицей: «Много жизней потеряно, много товара испорчено». Первое без второго большим горем не считалось.  

 

Дети учились грамоте, наукам, бизнесу и жизни по семейным кодексам. Тут вам и начальное, и среднее, и высшее образование. Тут и товароведение, и навигация, и история, и алгебра, и география, и сопромат, и военное дело, и медицина, и иностранные языки. 

 

Такие книги писала и читала венецианская торговая аристократия. Такой была экономика знаний в эпоху Ренессанса – в прямейшем смысле слова.

 

Вот только вопрос: почему столь изощренно компетентная Венеция в итоге уступила Азию и Португалии, и Британии и Нидерландам? 

 

Уж точно не размером флота. Во времена основания Макао флот Венеции насчитывал около 3400 судов.

 

 

Уж точно не военными возможностями: венецианская армада наводила ужас на все Средиземное море.

 

 

Уж точно не дефицитом ресурсов: богатств Венеции хватило бы на многие сотни лет даже в самом дорогом роуминге.

 

Венецианцев погубили избыточная отшлифованность общественных и бизнес-процессов и чрезмерная нишевость бизнес-интересов. Их погубили накопленные знания. Обширные и глубокие. Которые, увы, подверглись неизбежной деактуализации. Основных причин было три.

 

Во-первых, жесткая система «семиконвойщины» полностью исключала «романтические» экспедиции в португальском стиле. Никакому дожу никакой Сенат не позволил бы вложить казенные деньги в абстрактно-исследовательский заплыв без практически гарантированных привлекательных финансово-календарных параметров. И никакая фратерна не дала бы денег на конвой с неясной географией и открытой датой возвращения. И никакой Арсенал не рискнул бы отклониться от веками отработанного самого безопасного маршрута и самого четкого календаря во имя встречи с малознакомыми пиратами или хорошо знакомыми голландскими пушками в плохо известном месте вдали от дома. Китай? Какой такой Китай?

 

Во-вторых, венецианцы практиковали исключительно сверхмаржинальные сделки. Их интересовали тысячи, минимум – сотни процентов. Никак не десятки. Драгоценные камни, соль, рабы, дорогие ткани, краски, специи, оружие, редкие стройматериалы (все венецианские здания стоят на сваях из веками не гниющей сибирской лиственницы) и предметы искусства (а откуда, по-вашему, фламандская живопись в венецианских домах?)

 

А, в-третьих, могущество Венеции подкосили грандиозные последствия ничего не обещавшей авантюры, стартовавшей в Кастилии в конце XV века.

 

И, чтоб завершить тему Венеции, сообщим, что закат республики, справедливо называвшей себя «Светлейшей», был не резким и не быстрым. Конец великолепной эпохи настал 12 мая 1797 года, когда отрекся от власти последний дож – Людовико Манин. Вслед за дожем полномочия сложил Сенат. А через три дня в город вошли иностранные войска, и правителем Венеции был провозглашен Наполеон Бонапарт.  

 

 

Глава 3. Севильская «цирюльня»: история большой аферы. 

 

Что же за аферу мы упомянули в предыдущей главе и собираемся описать в текущей? Какая такая «диверсия» обвалила многовековое венецианское могущество?

 

Речь пойдет о серии весьма двусмысленных событий, последствия которых оказались большим сюрпризом даже для их авторов. Хотя и одной лишь фортуной тут не прикроешься: для простого стечения обстоятельств – слишком много совпадений.  В общем, афера – это порой такой же двигатель торговли, как реклама. А теперь – к делу.

 

В конце 1491 года, спасаясь от португальского правосудия, в Кастилию прибыл (хочется добавить «со стороны деревни Чмаровки») один избыточно предприимчивый господин. Звали его Кристобаль Колон.

 

Кристобаль Колон был человеком миллиона идей и тысячи гешефтов. Бурно пожив в Италии, Франции и Португалии, побывав в Гвинее, Исландии, Ирландии и Англии, послужив матросом на пиратском судне и отсидев несколько раз в тюрьме, он прибыл в Кастилию с ребенком на руках, с деньгами, взятыми в кредит, и с блистательным (по его мнению) планом в голове.

 

Испании тогда еще не было. А Кастилия была частью Трастамарского королевства (как и Леон, Валенсия, Барселона, Неаполь, Сардиния, Корсика, Балеары, Сицилия и Наварра).

 

Королем Трастамары был Фернандо Второй, королевой Изабелла Первая.

 

 

Бизнесом Кристобаля были дерзкие прожекты, а областью специализации – изготовление и продажа географических карт. Карты его стоили дорого и продавались не очень хорошо. Прожекты его тоже стоили дорого. И тоже продавались не очень хорошо. В Португалии ему взаймы больше не давали, а взятое ранее он отдавать не спешил.   

 

Переезд в Кастилию казался Колону прекрасным шансом стряхнуть пыль со старых идей, разжиться новыми деньгами и, раз уж так совпало, укрыться от небезосновательно сердитых португальских кредиторов.  

 

Два года Колон с сыном провели в монастыре вблизи Толедо. За толстыми стенами была развернута масштабная агитационно-коммерческая деятельность.

 

Для начала Колон решил убедить уважаемых людей в том, что у него есть план, деталями которого необходимо поделиться с королем и королевой – и только с ними. Дело было, конечно же, чрезвычайной важности, чрезвычайной прибыльности и чрезвычайной секретности.

 

Настоятель монастыря поверил и помог Колону: письма были доставлены духовнику королевы. Духовник королевы ознакомил с письмами монаршую чету. Поскольку в тот момент монархи Трастамары были заняты войной против Гранады, письма Колона легли под сукно.

 

Но не таков был Кристобаль, чтоб удовлетвориться отказом или молчанием. В интриги Колона оказались вовлечены и архиепископ Толедо, и кардинал Кастилии, тоже решившие помочь добиться королевской аудиенции.  

 

Более того, Колон не постеснялся написать королю Англии Генриху VII и королю Франции Карлу VIII. Разумеется, тайна переписки в те времена была условна и больше походила на публикацию. Причем, публикацию в нужных кругах и с нужным эффектом.

 

Карл на письмо не ответил, а Генрих ответил уклончиво. Но не это было важно. Важно было то, что, узнав о переписке с Генрихом, португальский король Жуан II сам написал Колону и сообщил, что если тот вернется в Португалию, ему будет предоставлена защита от судебных преследований по всем существующим вопросам, включая не погашенные частные задолженности. А вот это уже было серьезно.

 

Интрига летела прекрасно. Португальская долговая яма нашему другу уже не грозила, а коммуникация сразу с тремя иностранными монархами наконец вызвала требуемую ревность Трастамарского двора, и при всей, казалось бы, сомнительности персоны Колона и его затеи, была учреждена королевская комиссия для официального изучения возможности устройства того, что он предложил.

 

Позиционная война продолжилась. Королевская комиссия прозаседала четыре года и самораспустилась без вынесения вердикта. Потому что наш недоверчивый и пройдошливый проситель так и не предоставил недоверчивым (и не менее пройдошливым) королевским комиссарам ключевую информацию о своем плане.

 

Это было политической победой Колона. Он не выдал своего секрета, которым, как он правильно опасался, можно было бы несанкционированно воспользоваться, но и не прослыл «продавцом воздуха», как в это уже случилось в Португалии. Решающее слово теперь было только за монархами. Кристобаль просил высочайшей аудиенции – он получил ее! И даже не одну, а две.   

 

Первая встреча с Изабеллой и Фернандо прошла не гладко. Требования Колона и впрямь были неординарными. Он попросил дворянский титул, а еще… И тут лучше на минуту зажмуриться.

 

Королю и королеве было предложено провозгласить нашего друга «Главным адмиралом моря-океана» и «Вице-королем всех новых земель». И еще монархам предлагалось выложить огромную сумму для реализации престранной затеи.

 

Изумление монархов было понятно. Адмиралом какого океана? Вице-королем каких земель? И сундук золота впридачу? Условия Кристобаля были названы «чрезмерными и неприемлемыми». Ему было предложено хорошенько подумать, а по итогам «конструктивных» раздумий просить о новой встрече. Но, кажется, таймаут понадобился самим монархам – походить по «рынку», посоветоваться с умными людьми, расспросить, разузнать и «провентилировать» альтернативные возможности.

 

Увы, альтернативные возможности не нашлись, королевская экспертная комиссия самораспустилась в состоянии глубинного пата, проверить честность и добросовестность просителя не представлялось возможным, соблазнительная выгода грозила обернуться ошеломительным обманом, а в казне было шаром покати.

 

И тогда король с королевой пошли на иезуитскую хитрость, разработав комбинацию, по гениальности точно не уступавшую предложенной Колоном авантюре, если, конечно, авантюра не была аферой. А даже если и была, то – тем более.

 

Итак, три месяца спустя состоялась повторная встреча. Теперь мнения монархов как бы разделились.  Один «полицейский» был, как положено, злым, другой – добрым. Скепсис короля Фернандо остался таким же, как раньше. А вот королеве Изабелле срочно потребовался «главный адмирал» какого-то океана и «вице-король» непонятных земель. Король был «против», королева – «за». И настолько «за», что даже поведала о готовности заложить собственные драгоценности.

 

И каким бы пройдошливым ни был наш Кристобаль, Изабелла и Фернандо завершили деловую встречу победой с разгромным счетом. Ибо сошлись вот на чем: Колон покрывает 1/8 стоимости проекта из собственных денег. Которых у него, как известно, не было. 7/8 покрывает казна. В которой после войны с Гранадой тоже было, как известно, пусто.

 

При этом Колону даруется особая привилегия – брать деньги от имени казны с неплательщиков казенных податей. И еще ему пожаловали титул дона.

 

Кортик адмирала и вице-корону вице-короля обещали выдать позднее, в случае хэппи-энда анонсированного прожекта. На том и порешили.

 

На словах и на бумаге предприятию был дан «зеленый свет». А в реальности Колон из дворца с тем вышел, с чем вошел. Он попросил денег у монархов, а те попросили его попросить в другом месте – предложили брать деньги у должников казны там, где уже побывали вооруженные королевские взыскатели. Большая привилегия! Очень щедро!

 

То, что он стал доном, теоретически позволяло ему бесплатно переходить улицу на зеленый свет, данный предприятию, но практического блага в том было маловато.

 

Зато если взглянуть на дело из королевских покоев, все было неплохо. План Фернандо и Изабеллы и впрямь был прекрасен.

 

Если у португальца ничего не выйдет, мы останемся, где были. Одним доном больше, одним доном меньше – кто их считал?

 

Если он найдет деньги и сгинет, мы тоже останемся при своих: казенных мы ему не давали.

 

А если все у него получится, то воспользоваться своими достижениями без нас он не сможет: лампасы адмирала и свою вице-корону он получит лишь у нас. Если получит. Короли – они такие! С ними в карты не играй.

 

Так в чем же состоял план Кристобаля? Что не давало покоя королям и кардиналам? За что простили португальские долги? Зачем сделали кастильским дворянином?

 

Итак, наш добрый друг в качестве отправного тезиса приводил в пример могущество Венеции, которая своей «семиконвойщиной» опустошала товарные запасы всех доступных к достижению портов.

 

Скупая по дешевке заморские богатства и сокровища и перепродавая их с хорошей наценкой, венецианцы шиковали сами и не давали шиковать другим.

 

Основным источником венецианских богатств Колон считал порт Гоа, откуда привозили не только местные товары, но и китайский шелк. Взяв Гоа и ключевые точки побережья под контроль и монополизировав поставки шелка из Китая, Изабелла и Фернандо думать забудут о казенных недоимках и станут богаче венецианского дожа.

 

До экспедиции Хорхе Альвареша и колонизации Макао и Нагасаки порт Гоа считался восточным горизонтом морских путешествий. Вот, собственно, с этим наш Колон и выступал.

 

Конечно, в Венеции такое бы не купили ни дорого, ни дешево, ни даром, ни с доплатой. Англичане тоже прохладно отнеслись к экстравагантному порыву, не рискнув счесть его ни планом, ни даже идеей.  Да и реакция Трастамарского семейства тоже показалась бы индифферентной разумному человеку.

 

Вообразите, к вам является подозрительный чужестранец-алиментщик с несколькими судимостями, просит круглую сумму, титул вице-короля и адмирала и за это предлагает «отрезать» Китай от Гоа. Кто он – аферист или сумасшедший? Или сумасшедший аферист?

 

В принципе, идея все отнять и поделить, а потом забрать себе в те алчные времена могла проесть плешь под любой короной. Но есть один вопрос: как это сделать? А вот план Колона включал оригинальный способ атаки Гоа. И дело было за малым – собрать астрономическую (необходимую) сумму денег.

 

Обычно в безнадёжных обстоятельствах везучим людям на помощь приходят добрые феи. Вот и нашему герою повезло. Одна из них вилась вокруг уже более пяти лет и все ждала, ждала и ждала, когда же наконец будет пора скрытно напасть на далекий порт Гоа. Фее тоже нужны были деньги. Но, в отличие от Колона, у нее были свои и очень много, хотя для покорения Гоа недостаточно.

 

Узнав о высочайшем одобрении политического плана, фея составила свой план – финансовый.  И предложила Колону обратиться за деньгами не к монархам, а к маранам. Теперь придется объяснить, кто такие мараны.

 

Как мы уже писали, в тот год Трастамарская династия одержала важную военную победу. Незадолго до первой королевской аудиенции Колона пала Гранада. Перестал существовать Гранадский эмират – последний эмират Европы. Эмир Гранады Боабдиль Абу Абдалла Мухаммад XII в компании с двумя женами был низложен и пленен.

 

 

В трофеи от эмира Трастамарская династия получила не только его самого и обеих его жен, но и сотни километров побережья Средиземного моря, и порты, и корабли, и разоренную казну, и крепкое купеческое сословие, костяком которого были евреи, относительно спокойно жившие в Арабском халифате.

 

Идея получения доступа к еврейским капиталам была воплощена самым подлым и жестоким образом. Изабелла и Фернандо подписали Альгамбрский эдикт – закон об изгнании. Всем евреям предписывалось покинуть королевство в трехмесячный срок, оставив казне золото, серебро и драгоценности. Тем, кто остался, следовало принять христианство или взойти на костер всей семьей.

 

Часть евреев бежали (в основном, в Гамбург, Амстердам, Венецию и Антверпен, где их приняли дружелюбно, или в Неаполь, где их приняли враждебно). Оставшиеся были крещены, наречены «маранами» (отверженными или свиньями) и, с учетом интереса к их собственности, строго «проверялись» инквизицией на предмет «крепости» католической веры, «проверку» пытками не проходили и подвергались аутодафе. С конфискацией имущества и, конечно же, с выплатой гонорара доносчику.  

 

Добавим, что селиться в Испании евреям не разрешалось вплоть до 1868 года, а иудаизм был в стране под запретом аж до 1968 года. Стоит ли удивляться «перекосам» в испанской истории XX века?

 

Катастрофическим положением евреев-маранов решила воспользоваться наша добрая «фея». Первый визит был нанесен королевскому экс-казначею Аврааму Сениору и его зятю ребе Моэру Меламеду. Надеясь задобрить королеву щедрым авансом «в казну», Сениор и Меламед изыскали в общине сумму, достаточную для покрытия значительной части предприятия Колона. Деньги ссудили достопочтенной «фее», а не напрямую подозрительному иностранцу, о котором, по слухам, плакала португальская долговая яма.  

 

Далее «фея» добавила к купеческим деньгам свои – дала их Кристобалю в долг. А недостающую сумму «фея» внесла имуществом. Ибо была крупным судовладельцем. И звали ее (вернее, его) Мартин Алонсо Пинсон.

 

Далее пришла очередь Кристобаля раскрыть Мартину все карты – географические, прежде всего. И вот каков был план Колона: собрать экспедицию, подойти к Канарским островам, повернуть на запад и сразу за же Канарскими островами причалить к побережью … Японии! За Японией сразу шел Китай с его товарами по цене производителя. А далее – в обратный путь с забитыми трюмами. Ну а в Венеции пускай локти кусают.

 

Конечно, венецианцы не стали бы искать Японию возле Канарских островов. Курам на смех! Но простодушные кастильцы перед соблазном не устояли. 

 

Как бы то ни было, деньги маранов были пущены в ход, и уже через два месяца экспедиция Колона и Пинсона направилась к Канарским островам. 

 

 

И, хотите верьте, хотите нет, а еще через полтора крайне нервных месяца Колон высадился на побережье Японии! Или, как он выразился, Индии. Хотя, если уж совсем точно, то на Багамах.  

 

Колон назвал «открытый» им остров Сан-Сальвадор, обитатели открытого Колоном острова называли его Гуахани, наши школьные учебники назвали Кристобаля Колона Христофором Колумбом, а сам он называл Багамы Индией.

 

Единственное, в чем Колон не ошибся, – да, наша планета имеет сфероподобную форму.

 

Так что, если будете в испанской Севилье, зайдите в прекрасный дворец «Альказар». И в зале Адмиралтейства увидьте интерьер, в котором Изабелла и Фернандо провозгласили Кристобаля Колона Адмиралом моря-океана и Вице-королем Новых Земель (Нового Света).

 

 

Великий титул на Колоне продержался недолго. Эксклюзивные права на Новый Свет у него отобрали в 1499 году, когда из того же зала Адмиралтейства севильского Альказара стартовала не менее знаменитая экспедиция, спонсором которой был богатейший флорентийский банкир Америго Веспуччи.

 

Мало того, что в честь Веспуччи до сих пор назван континент, найденный Колоном и Пинсоном, так еще и по иронии (лучше сказать, сарказму) судьбы флорентиец назвал понравившийся ему уголок американского края «маленькой Венецией» – Венесуэлой. А ведь с момента открытия «Венеции маленькой» и пошел небыстрый закат Венеции большой. Ибо масштабы разграбления Америки конкистадорами и португальцами резко сместили акценты мировой торговли. И номенклатурно, и географически. «Венециано-центричная» эпоха пошла к концу.  

 

Умер Колон (или Колумб) в возрасте 54 лет в Вальядолиде, хотя большую часть своих последних лет провел в Севилье. Он много болел – как предполагается, подагрой. Его финансовые дела были плохи, так как своих обещаний Изабелла и Фернандо решили не выполнять. Потомки его пытались отсудить у короны причитающееся, но, кажется, без особого успеха.

 

Ни одного достоверного прижизненного портрета великого авантюриста и путешественника не существует. Но изданные им карты во множестве доступны в музеях Испании, Португалии и других стран. Вот, казалось бы, и все…

 

Но нет, не все! В 2018 году в США в лаборатории университета Рочестера была восстановлена карта мира, изданная в 1491 году немецким географом Хенрикусом Мартеллусом.  

 

 

Ученые были потрясены увиденным, ибо, как выяснилось, это – единственная карта того времени, на которой отчетливо показано расположение Японии. Именно эта карта, свернутая в «кулек», и размещает Японию как раз возле Канарских островов! И наводит на мысль о сфероподобности нашей планеты…

 

Ученые убеждены, что Колон видел эту карту, и что именно она вдохновила его на масштабную авантюру, включая переезд в Кастилию и все прочее. На собственных картах Колона Япония отсутствует.

 

Ну что тут скажешь? Великий был хитрец!  

 

А вот Индию-то как раз тогда покорить и забыли. Заблудились! Географы…

 

Глава 4. Искусство сделки без Дональда Трампа. 

 

Посвятив очень много текста покорению земель и доставке товаров (но не слишком много, а ровно столько, сколько нужно), мы обязаны сообщить и о том, как товары продавали. И при этом покупали. И все это – до изобретения шоппинга.

 

Оптовые закупки в азиатских и африканских портах выглядели примерно одинаково: в назначенный месяц назначенного года в порт приходил венецианский конвой. А с ним караван. В трюмах было не много товаров: Венеция экспортировала преимущественно ткани, а позже (не удивляйтесь) разноцветное оконное стекло. В те годы стеклопакет был даже большим фетишем, чем теперь: стеклились только самые богатые. А в Венеции – почти все.

 

 

Кроме пластин стекла, в трюмах складировались сундуки с золотом. Где-то рядом с золотом и монетами в сундуках лежали кодексы фратерн. По прибытии в порт сундуки открывались, книги читались. В работу поступали и собственные заказы фратерн, и заказы купцов, зарезервировавших место в трюмах, и заказы горожан-инвесторов, если таковые были.

 

Груженые тяжелыми кошельками, купцы нанимали грузо-такси, окружали его стражей из собственного конвоя, брали переводчика и выдвигались к лавкам из секретного списка, взятого из кодекса. В лавках их либо узнавали хозяева, либо сообщались доставшиеся от предков пароли, по которым хозяева должны были идентифицировать эккаунт важного гостя и отпустить товар с хорошей скидкой.

 

 

Кстати, интересная деталь: паролем в те времена было отнюдь не «мотто». Вербальный пароль был ненадежен. Его могли подслушать, его могли продать. А как мы знаем, одну и ту же информацию можно продать бесконечное число раз.

 

Дактилоскопию тогда еще тоже не выдумали. Портрет написать было можно, но модель могла состариться и/или умереть. Что же удостоверяло личность или полномочия в те низкотехнологичные времена?

 

Только то, что не могло утратить физические свойства со временем. И при этом было бы уникально. И потому удостоверением личности был перстень (порой с печатью). Или драгоценный камень. И чем драгоценнее, тем лучше.

 

Драгоценность была и статус-символом (как теперь часы), и эквивалентом залога (как теперь кредитка), и надежным уникальным идентификатором (как теперь face-id).

 

Поскольку прайс-листы тогда существовали только в кодексах, лавочникам и ремесленникам приходилось сдаваться под натиском и обаянием венецианских купцов, привозивших с собой не только золото и монеты для взаиморасчетов, но и диковинные подарки семьям продавцов. Все это подтачивало сопротивление и способствовало прекрасным сделкам, условия которых были строжайшим секретом и тайнами многих поколений.

 

Не следует полагать, что всякому зашедшему в лавку показывали весь товар. Нет! Для дорогих эмиссаров месяцами придерживалось все лучшее и дефицитное. А многое производилось специально под купеческий караван. Регулярность появления купца и подлинность оставляемого им золота способствовали многолетним привилегированным взаимоотношениям с товаропроизводителями. Логистические цепочки были прочными и долговечными.

 

Купцы знали толк в долгосрочном планировании: они не раздевали контрагентов до трусов, которых у тех, кстати, тогда и не было. Они понимали, что отпустить специально произведенную к их приезду партию товара продавец будет вынужден по любой цене. Но если эта цена будет несправедливо низкой, то в следующий приезд свой товар можно и не получить.

 

Риск не вернуться живым на корабль с удачно закупленным товаром тоже не был равен нулю. Но если при обоюдовыгодной сделке конвой венецианской ЧВК усиливался местными ресурсами, то по итогам неудачной сделки конфликт интересов мог сделаться вооруженным.

 

Возвращение любого конвоя было колоссальным событием в жизни Венеции. Ярчайшим образом это событие описано в трагедии Шекспира «Отелло». Сам Отелло не купец, а командир конвоя и должностное лицо ЧВК. Кстати, оригинальное название пьесы – «Трагедия Отелло, мавра венецианского». Конвой Отелло возвращается в Венецию с Кипра, пережив тяжелый шторм.

 

Итак, караван в порту, товары выгружаются из трюмов и на мелких судах (на гондолах) развозятся по лавкам и складам.

 

Сперва «отовариваются» оптовые заказчики. А затем уж наступает очередь розничных сделок. И тут все выглядит очень непривычно. Во-первых, в лавку допускали не каждого встречного. Дорогой товар нуждался в охране и защите, и к товару подпускались только доверенные люди.

 

Во-вторых, покупатели дорогих товаров формировали что-то вроде клуба: попасть в дорогую лавку можно было только по рекомендации.

 

В-третьих, сам факт наличия дорогого товара не обнародовался. Это дешевые товары вываливались на прилавки базаров или вывешивались в окнах. А с дорогими товарами все было иначе. Лавка не была магазином. Лавка не имела витрин. Лавка не имела прилавков. Товары хранились под семью замками. И только доверенные из доверенных имели доступ к самому дорогому и самому изысканному.

 

В тайных комнатах происходил показ товара, и если товар подходил, наступало время торговаться. Никаких фиксированных цен и скидок тогда не было. Вся информация была записана в кодексе, который покупателям не был доступен.

 

Искушенные покупатели курсировали между лавками, получая доступ к товарам из свежих поставок, определяя цену в процессе торгов, сбивая цену, достигая порога отказа или оттягивая момент отказа просьбой показать такой же, но с перламутровыми пуговицами, а потом возвращаясь на следующий день и сбивая цену еще или обнаруживая, что полюбившийся кусок ткани достался кому-то другому.

 

Слухи и сплетни о том, что где у кого почем, носились по городу и теряли актуальность с каждой минутой. И покупатели, и продавцы были венецианцами. И те, и другие не хотели упустить шанс. Одни – заработать тысячу процентов, другие – выйти в новомодном платье. «Правдой ли, неправдой – а товар продай».

 

Венецианцы были помешаны на всем модном и прекрасном. И ничто не занимало их долго. Венецианец по происхождению, композитор и скрипач-виртуоз Антонио Вивальди был вынужден после всего лишь пяти лет блистательной карьеры покинуть родной город и двинуться в чужие края с диагнозами «надоел» и «вышел из моды».  

 

Но вернемся в розничную торговлю. Справедливое утверждение, что информационная прозрачность способствует снижению нормы прибыли, дает основания утверждать, что отсутствие информационной прозрачности норму прибыли повышает. Так и жили простые венецианцы веками, не зная всей правды. Жили богато и ярко.  И только фратерны знали и берегли тайны своих кодексов.   

 

Но только ли венецианцы зарабатывали сотни и тысячи процентов? Нет. Не только. Товар, привезенный в Венецию, развозился по всей Европе. Сотни иностранных купцов ждали прибытия каждого каравана.

 

 

Конечно, иностранцам чаще доставались объедки с барского стола, да еще и по немыслимой цене. Но, как говорится, за неимением гербовой бумаги пишем на обычной. Даже то, что было, с руками отрывалось провинциальными королями и феодалами. И сколько те платили и переплачивали, даже и подумать страшно.

 

Конечно, купеческий бизнес был рискованным, ибо для феодала дешевле было купца убить, а товары забрать. Но это создавало риск не получить новинки каталога следующего сезона. И еще многих сезонов. Так что, и тут сделка была искусством компромисса.

 

Но не надо думать, что «наваривая» тысячи процентов на каждом предмете, провинциальные купцы бесились с жиру. Оборачиваемость средств была медленной, риски высокими, а объем продаж мизерным. Каждая транзакция была на вес золота. Буквально. И, слава богу, короли и феодалы не знали, почем их отрезы шелка или парчи доставались представителю фратерны где-нибудь в Джидде.

 

Вот и выглядели захолустные короли и королевы гораздо беднее рядового венецианского купчика и его фамилии. А тратили больше. И понимали это. И потому снаряжали экспедицию за экспедицией куда подальше – не то осаждать Гранаду, не то искать Японию вблизи Канарских островов.

 

Глава 5. Деньги – товар весовой, или доллар – это евровалюта

 

Чего бы стоил наш рассказ о торговле без рассказа о деньгах? Это сейчас пользование денежными знаками – удовольствие (когда они есть). А пятьсот лет назад все было совсем не просто и порой весьма ненадежно.

 

Мы говорим «деньги» – подразумеваем «доллары», мы говорим «доллары» – подразумеваем «деньги». И правильно, если это доллары США. Но что-то было и до них?

 

Все знают, что эмиссия «самой валютной валюты» современности началась в 1792 году. Но не все знают, что доллар США – он у мировой финансовой системы был «не первый».  Сложно поверить, но двумя веками ранее (примерно с 1580-х годов) долларом называлась евровалюта. Вернее сказать, валюта Нидерландов, принимавшаяся во всей Европе.

 

Само слово «доллар» появилось в Англии. «Доллар» – это был английский прононс слова «далар». А «далар» – это был искаженный в просторечье «дальдер». А «дальдер» – это сокращенное «левендальдер». Левендальдер – это платежный эквивалент йохамисталера. А «йохамисталер» – это по-немецки «Долины Святого Йохамиса».

 

Что за чепуха? Какой Йохамис, что за долины, и где тут доллар?

 

Объясним кратко: в Богемии в долине Святого Йохамиса добывали серебро. Граф Богемии Иеронимус Шлик в 1500-х годах начал чеканить из серебра стандартную монету стандартного веса и размера – йохамисталер, названную в честь «домашней» долины («таль»- «долина»).

 

Монета была очень удобного формата – ни большая, ни маленькая, ни дорогая, ни дешевая. И популярная. И ее начали копировать соседи по континенту. Соседские монеты тоже были серебряными и походили на йохамисталеры массой, формой и размером. Их тоже называли талерами, но только не «йохамис-», а всякими другими. И обменивали 1:1. Везде!  

 

Юзабельный формат (прямо как VHS) гулял по Европе от суверена к суверену, пока не докатился до Нидерландов, где соответствующую евроформату монету учредили под названием «Львиный талер» – «левендальдер». «Левендальдер» в народе упростили до «дальдера», а «дальдер» в просторечье стал «даларом». Попав в Англию, «далар» превратился в «доллар». Талер-дальдер-далар-доллар долго был универсальным средством платежа и обращался по всему континенту.

 

 

Вот и получается, что за двести пятьдесят лет до появления доллара США и за пятьсот лет до появления евро существовало называемое долларом универсальное европейское платежное средство. Сходства с евро добавляет и то, что монеты разных суверенов стандартизировались по физическим параметрам и номиналу.

 

Эмиссия талеров-долларов велась каждым сувереном с чеканкой локального портрета и герба. Собственно, и сейчас на испанских монетах в 1 евро мы найдем портрет Сервантеса, на финских – Сибелиуса, а на французских – Экзюпери.

 

Так же, как и в нашем веке, к евроформату не присоединилась Англия.  Своего «талера»/ «доллара» Англия не чеканила, но евродоллар принимала охотно.  Евровалюта ценилась выше национальной и была для англичанина тем, чем была СКВ для советского человека. В свою очередь, денежное хозяйство туманного королевства было тогда весьма хаотично и старательно поддерживалось в ужасающем состоянии. Все английские монеты были символами обмана и надувательства и позорили имя монарха, чей портрет несли безо всякой чести.

 

Чем же плохи были стерлинги, фартинги, шиллинги и пенсы? Почему фальшивомонетчики считали Англию домом родным, а лорду-канцлеру казначейства приходилось толпиться в очереди на декапитацию? 

 

Дело было в самом высокорентабельном монетарном инструменте всех времен и народов – в напильнике. Сознательные и патриотичные граждане брали монету, брали напильник и убирали с кромки дензнака все «лишнее». Масса монеты снижалась, а номинал оставался прежним.

 

Спиленный серебряный порошок можно было собрать, расплавить и наделать из него фальшивых монет или просто продать на вес. Наплавленное из монет серебро отлично вывозились за границу, где выменивались, в основном, на те же доллары-левендальдеры. А дефектные монеты продолжали курсировать в Британии, постепенно уменьшаясь в размере и массе. И теряя платежеспособность.

 

Дошло до того, что новые монеты просто перестали доходить до свободного обращения, а оптом собирались и отправлялись на переплавку. Ибо они могли стать опасными эталонами верных масс и диаметров. Национальная валюта утрачивала свою валидность и хаотически инфлировала.

 

Казначейство боролось с явлением внезапными денежными реформами. В ходе реформы старые монеты изымались и обменивались на новые. Но обменивались хитро. Обмен производился не по номиналу, а по массе. Гражданин приносил на обмен сто старых монет, а уносил, к примеру, восемьдесят четыре новые того же номинала. Вот вам и фунт с переменным количеством стерлингов.

 

Граждане страдали от такой конфискации. Но не меньше страдало и государство, чья денежная масса внезапно и катастрофически сокращалась, а дефицит бюджета приходилось покрывать займами МВФ, роль которого для Англии всегда играли банки Нидерландов, хранившие в сундуках грандиозные запасы долларов-левендальдеров, нередко отчеканенных из переплавленных обрезков шиллингов и пенсов.

 

Многолетняя катавасия была остановлена в 1698 году силами двух великих ученых – Исаака Ньютона и Эдмунда Галлея. Во имя великого государственного дела Ньютон покинул Кембридж и переехал в Лондон, а Галлей покинул Оксфорд и переехал в Честер.

 

 

Что же сделали эти двое? А вот что: в 1696 году канцлером казначейства и очередным кандидатом на декапитацию был назначен лорд Галифакс (он же Чарльз Монтегю, тогдашний председатель Английского Королевского общества).

 

По счастливому разумению, в Англии научные светила имели и имеют значительный общественный вес.

 

Исаак Ньютон, научные достижения которого соотечественниками почитались и весьма, в то время делал неплохую политическую карьеру – он был народным депутатом. Да, именно так: он представлял в парламенте Кембриджский университет и избирался в двух каденциях с перерывом в десять лет.

 

Так вот, часть этих десяти лет была посвящена государственной службе. Ибо лорд Галифакс рекомендовал Ньютона на должность хранителя Монетного двора. Король Вильгельм Оранский принял предложение Галифакса, и великий ученый возглавил важнейшую институцию, не забыв взять в подмогу своего друга Эдмунда Галлея, возглавившего монетную фабрику в Честере.

 

 

Взявшись за дело, оба изучили технологию монетной чеканки и внесли в нее изменение. Казалось бы, небольшое. Они оформили рант. Рант – это та часть монеты, которая не «орел» и не «решка». А ребро. По предложению Ньютона – с узорчатым рифлением и текстом. Попробуйте-ка сделать спил с ранта, не повредив узор и текст!

 

Наращивая производственные мощности, вводя в оборот монеты с оформленным рантом и выводя из оборота неполновесные и фальшивые монеты старых образцов, Ньютон ввел правила, нанесшие по фальшивомонетчикам смертельный удар: новые монеты с поврежденным рантом не принимались к оплате и обмену, а старые монеты свободно обменивались на новые по номиналу 1:1. Вуаля!

 

В течение трех лет бизнес фальшивомонетчиков был уничтожен, несколько особо крупных и упорных «оптовиков» были повешены, а жулики помельче сосланы в американские колонии – в основном, в Канаду.  

 

Конечно, фальшивомонетчики не дремали, и анонимные наветы на Ньютона сыпались сотнями. Но волею короля, чья казна перестала задыхаться от спонтанных сокращений денежной массы, и чьи налоговые поступления ввиду начавшегося устойчивого экономического роста и победы над инфляцией возросли многократно, Ньютон был огражден от всяческих преследований и инсинуаций и продолжил научную деятельность в Кембридже, оставаясь почетным главой Монетного двора и навещая производство время от времени. А Галлей вернулся к себе в Оксфорд и продолжил астрономические и математические изыскания.

 

С установлением доверия к национальной валюте и стабилизацией ее обменного курса англичане все реже обращались к иностранным эквивалентам для внутренних платежей, казна успешно обслуживала и выплачивала кредиты амстердамских банкиров, а экономика показывала отличный рост. А вслед за ней и наша любимая торговля. Ибо рант на монете был теперь оформлен.

 

Вот вам и «евродоллар», вот вам и «Ньютон-фунт». Вот вам и борьба с инфляцией, вот вам и евровалюта средних веков. А что делать? А что делать? Без денег не поторгуешь.

 

Глава 6. Таможня, как орудие убийства.

 

Теперь пора рассказать о таможне и о налогах. Но не все подряд, а только самое интересное.

 

Во все времена свобода торговли боролась с протекционизмом. Во все времена свобода предпринимательства боролась с государственным регулированием. Обычно такая борьба не покидает кабинеты ведомств и комнаты переговоров. Реже такая борьба выплескивается в залы парламентов. Но уж если компромисс не найден, то риск получить эксцесс на улице велик. Но даже и улица – не самое страшное.

 

Некоторые фискальные диспуты обернулись сожжением сотен городов и сменой государственного флага. И тут уж речь не идет о средних веках. 

 

Что бы вы ответили, если б вас спросили о причинах Гражданской войны в США? И что бы вы ответили, если б вас спросили о причинах обретения Североамериканскими Штатами независимости от Британской короны?

 

Вы бы, наверное, ответили, что причиной Гражданской войны было рабство на Юге и свободолюбие северян, а причиной трещины в Британской империи были нежелание американцев мириться с монархическим строем и их преданность республиканским идеалам.

 

К сожалению, реальность прозаичнее легенды. Рабство процветало как в южных штатах, так и в северных. А причиной Гражданской войны был (ну, надо же!) неразрешенный диспут по поводу ставок импортных пошлин. А мощнейшим толчком к Войне за независимость США оказались не так идеалы свободы, равенства и братства, как распределение таможенных льгот и недовольство администрированием акцизного сбора. Как вам такое?  

 

Не торопитесь возражать, а лучше узнайте, как Таможенная служба США и Налоговая инспекция Его королевского величества Георга III погубили больше американских жизней и сожгли больше американских городов, чем германские и японские агрессоры в Первую и Вторую мировые войны вместе взятые.

 

Север и Юг потеряли 620 тысяч человек убитыми в боях и умершими от ран, голода и болезней. Британия на столетие сделала врагами своих самых преданных союзников и сама едва не пала жертвой Войны за независимость США. Вот чего смогли добиться не в меру крепкие хозяйственники. 

 

 

А теперь – к делу. К середине XIX века в торговле между США и Европой установился весьма своеобразный баланс. Вернее, дисбаланс. Европа, охваченная промышленной революцией, импортировала из США сырье. Главными статьями американского экспорта были хлопок и табак.

 

На хлопке и табаке делались огромные состояния, и толпы предприимчивых англичан и прочих европейцев спешили покупать поля и плантации в Вирджинии, Миссисипи или Луизиане. Покупки были успешны, а имена некоторых плантаторов до сих пор известны широкой публике. К примеру, владельцем лондонских табачных лавок и вирджинским латифундистом был весьма предприимчивый джентльмен по имени Филипп Моррис.

 

Американские производители с большим трудом выдерживали конкуренцию – европейские товары были лучше и дешевле. Промышленники США начали лоббировать введение заградительных импортных пошлин. 

 

Понятное дело, Европа быстро бы откликнулась своими пошлинами на товары из США. А это ударило бы по американским экспортерам – плантаторам и фермерам. То есть, по хлопку и табаку.

 

В итоге сильное сельское хозяйство выступало за свободу торговли, а слабая промышленность пыталась лоббировать протекционизм.

 

Дело осложнялось тем, что вся промышленность концентрировалась в северных и северо-восточных штатах, а сельское хозяйство было специализацией южан.

 

Северяне («янки») добывали уголь, плавили металл и были покрыты сажей и копотью, а южане наслаждались свежим воздухом и сельскими пасторалями в стиле декораций к фильму «Рабыня Изаура». И весьма опасались индустриализации, чреватой большими изменениями в дизайне природного, архитектурного и социального ландшафта.

 

Откуда же взялась такая выпуклая неоднородность социумов и специализаций? Казалось бы, одна страна, одно общество?

 

Нужно понимать, что «плавильным котлом» штаты были всегда, но далеко не всегда эти штаты были Соединенными. История колонизации Северной Америки весьма пестра и турбулентна. Усилия Кристобаля Колона (Христофора Колумба), Америго Веспуччи (Америго Веспуччи) и Фернао Магалоэнса (Фернана Магеллана) дали старт освоению континента самыми разными европейцами.

 

 

Тут высадились кастильцы и португальцы, первыми освоившие кромки побережий – сегодняшние Флориду и Калифорнию.

 

Тут высадились шведы, первыми освоившие Делавер. Обширными территориями Среднего Запада завладели французы (Сен-Луи, Нью-Орлеан, Детройт, Квебек).

 

Нью-Амстердам долго не желал становиться Нью-Йорком, будучи владением Нидерландов.

 

Группы британских колонизаторов основывали поселения как на севере – в Новой Англии, так и на юге – добравшись до Джорджии и выйдя на границу с испанской Флоридой.

 

На Аляске развивалась сеть российских поселений. Елизаветинский форт был построен россиянами на Гавайях. Форт Росс был основан ими в Калифорнии.

 

Вся эта хаотичная пестрота, конечно, привела к великому разнообразию укладов, занятий и специализаций. И не могла не сопровождаться силовыми эксцессами.

 

Но нас интересует главный эксцесс XVIII века, источником которого как раз было не разнообразие, а попытка унификации.

 

Автором безумной попытки было правительство Великобритании во главе с премьером Фредериком Нортом, обложившее британские колонии так называемым гербовым сбором (Stamp Act) в 1765 году.

 

Первый из серии «Невыносимых законов» (как их прозвали поселенцы) предписывал колониям издавать все газеты, конверты и документы на специальной гербовой бумаге, обязательной к приобретению – на бумаге с печатью. Налог на письма и газеты? Нечто подобное было в нашей истории – с бланками строгой отчётности и акцизными марками.

 

Нужно добавить, что Его Королевского Величества Казначейство в XVIII веке обложило налогами не только письма и газеты, но и соль, пиво, мыло, свечи, кожу, крахмал, шляпы, серебряные и золотые нити, серебряную посуду, шелковые ткани, лошадей, конные повозки и вино. И главный из главных источников налоговых поступлений – чай! Для упрощения контроля налогом облагали лавочников (продавцов) и кузнецов и конезаводчиков – изготовителей, если продажа происходила по месту происхождения товара. А еще были импортные пошлины, о которых – отдельно.

 

Ответом колоний стали акты неповиновения и серии атак на британские гарнизоны и военные суда в Новой Англии, Новой Шотландии и Нью-Гэмпшире. В Бостоне толпа разгромила резиденцию вице-губернатора. Уполномоченные постановщики печатей были вынуждены массово подать в отставку. В итоге «за неимением гербовой бумаги пишем на обычной», провалившийся в исполнении налог был отменен, а осадок остался неприятный: на доход от гербового сбора планировалось содержать колониальных чиновников. Чтоб его же и собирать.

 

Но англичане не унялись и пошли далее. Теперь они занялись чаем. Чай в колонии монопольно поставляла Британская Ост-Индская компания, в то время находившаяся в глубоком финансовом кризисе.  Чтобы не уплачивать таможенную пошлину в американских портах, компания, которой в колониях позволялось то ли почти все, то ли вообще все, делегировала уплату колониальных импортных пошлин грузополучателям, а сама ограничилась уплатой налога с оборота, который взимался в Лондоне по факту прибытия каждой товарной партии в порт назначения – то есть, с огромной отсрочкой. Были назначены уполномоченные грузополучатели в четырех портах – в Бостоне, Нью-Йорке, Филадельфии и Чарльстоне. Вот они-то и должны были платить таможенную пошлину колониальным властям.

 

Все «не уполномоченные» импортеры оставались не у дел, а внутрикорпоративный налоговый маневр Ост-Индской компании делал бенефициарами чайного налога не грузополучателя (колонии), а Лондон – перевалочный пункт по пути следования груза из Индии.

 

Колония взбунтовалась. В трех портах из четырех все уполномоченные грузополучатели «внезапно» подали в отставку. Это был юридический маневр. В итоге в Чарльстоне груз прибывшего чая был конфискован за неуплату пошлин. А в Филадельфии и Нью-Йорке порты отказали в приеме груза, и корабли с чаем вернулись в Англию.

 

Судьба чайного налогового маневра быстро бы повторила судьбу провалившегося гербового сбора, если бы не одно тонкое обстоятельство: два грузополучателя в Бостоне в отставку решили не подавать.

 

Странно, но оба «отказанта» носили одну и ту же фамилию – Хатчинсон. И, – поверить невозможно, – были родными братьями. По немыслимому совпадению, такую же фамилию носил губернатор Массачусетса. Более того, совершенно непостижимым образом случилось так, что он оказался их отцом. Не подумайте плохого: никакого кумовства – только польза отечеству и преданность королю. 

 

29 ноября 1773 года первый суда с «новым» чаем прибыли в Бостон. На уплату пошлин законодательство отводило 20 дней, после чего груз конфисковался, а корабли должны были покинуть порт.

 

Оба варианта (по-чарльстонски и по-нью-йоркски) устраивали демонстрантов, собравшихся в гавани с целью не допустить выгрузки. Но совсем не устраивали семью Хатчинсон. Губернатор издал запрет на выход кораблей из порта без уплаты пошлин.

 

Противостояние продлилось отведенные законом 20 дней, после чего случилось нечто экстраординарное.

 

Через десять минут после истечения отведенного законом срока уплаты пошлин, группа примерно из ста человек с перьями на головах приблизилась к кораблям. Эти люди были одеты в костюмы индейцев, а лица их были соответствующим образом разрисованы. Такая маскировка напрочь вводила в обман системы видеонаблюдения и исключала деанонимизацию находчивых акционистов.

 

Это и было знаменитое Бостонское чаепитие 1773 года, когда груз чая с кораблей Английской Ост-Индской компании отправился на дно.

 

 

Конечно, с практической точки зрения, Boston Tea Party (вот уж воистину костюмированная вечеринка!) была актом символическим. Столь же символическим был и переход колонистов на кофе и малиновую настойку с целью демонстративного отказа от потребления чая. Ибо налог на чай, который платила Ост-Индская компания (25% плюс импортные пошлины на ввозе в Англию и в колонии) легко перебивались альтернативным предложением. Но каким же?

 

Дело было в том, что Ост-Индская компания поставляла чай не только в Англию, но и в Голландию, где он импортной пошлиной и налогами не облагался. И где была своя Голландская Ост-Индская компания.

 

 

Предприимчивые голландские купцы охотно реэкспортировали чай и в Англию, и в США, и куда угодно. Формально реэкспортированный дешевый чай был контрабандой, а фактически составлял значительную часть потребляемого миром объема, ибо тоже был «английским», но только дешевле.

 

В итоге Английская Ост-Индская компания не могла сбыть легальные запасы, накапливала горы чая на складах, платила огромные налоги в казну, терпела убытки, а усилия правительства Норта ни к какому спасению чайного бизнеса не привели.

 

Ну что тут было делать? Колонии не избирали своих представителей в Парламент, и декреты из Лондона валились им как снег на голову. А депутаты от английских графств заботились в первую очередь о своем электорате из Сарри, Кента или Оксфордшира. Далекие заокеанские земли их интересовали только как источник доходов, а в понимание местных особенностей никто не входил. 

 

Шаг за шагом, дело подошло к Первому Континентальному конгрессу, когда в 1774 году представители колоний, возмущенные действиями правительства Норта, собрались в Филадельфии.

 

Де-факто колониальные провинции превращались в самоуправляемый союз новых государств, а Континентальный конгресс из собрания их представителей становился временным правительством непризнанной федерации.

 

Американцы собирали свою армию, а Второй Континентальный конгресс весной 1776 года издал резолюции с требованиями к участвующим колониям формировать собственные правительства и отказываться от присяги английской короне.

 

В Нью-Йорке – в Нижнем Манхэттене и на Лонг-Айленде, – разбили лагеря войска Континентальной армии под командованием Джорджа Вашингтона. 

 

 

Британия предприняла встречные приготовления, и к Нью-Йорку подошла армия генерала Хау. От Манхэттена британцев отделял только Гудзон.

 

Осада Нью-Йорка началась 30 июня 1776 года, а 4 июля Второй Континентальный конгресс в Филадельфии принял Декларацию о Независимости США, денонсировав британское правление и провозгласив государственный суверенитет 13 штатов.  Так началась Война за независимость.

 

30 августа Хау атаковал войска Вашингтона, высадив на Лонг Айленд 22 тысячи человек. Американцы отступили в Бруклин. Хау начал осаду Бруклина.

 

15 сентября британцы высадились в Нижнем Манхэттене и вынудили Вашингтона отступить в Гарлем – севернее теперешнего Центрального парка, в район 120-х улиц.

 

21 сентября в городе вспыхнули пожары. Британцы праздновали победу и громили Манхэттен.

 

Победный марш англичан на юг привел к падению тогдашней столицы США – Филадельфии и бегству Континентального конгресса в глубь территории на запад.

 

Казалось, американцы обречены. Их армия была плохо обучена, плохо вооружена и сильно потрепана англичанами. Но повстанцы вдруг получили поддержку, значение которой оказалась решающим.

 

Американцам, поднявшим мятеж против короны, пришел на помощь сам король! Только не Георг III, а Людовик XVI.

 

 

Когда посол Соединенных Штатов Бенджамин Франклин узнал о падении Филадельфии, он обратился за военной помощью и займом в Версаль.

 

 

В феврале 1778 года союзнический договор был подписан, и Франция вступила в войну против Англии на стороне США.   

 

Французский флот блокировал Ямайку и Багамы, отрезав Британию от поставок сахара. Французы выбили англичан из Доминиканы и захватили Гренаду. 

 

Дальше было больше. На Средний Запад на кораблях прибыли армии добровольцев и атаковали англичан на суше с французских территорий в Луизиане. В составе добровольческой армии сражался и польский батальон Тадеуша Костюшко, и немецкие батальоны, состоявшие из выходцев из Пруссии и Ганновера. 

 

Французская армия высадилась на побережье Джорджии и предприняла попытку штурма Саванны, и в это самое время французские корабли атаковали владения Британии в Индии. В 1779 году к французам присоединились испанцы.

 

В 1781 году к войне присоединились Нидерланды, признавшие независимость Североамериканских штатов.

 

Британия осталась наедине с собой против всей Европы и своих бывших подданных в Америке. Премьер-министр Фредерик Норт получил вотум недоверия и подал в отставку. В апреле 1782 года Нижняя палата проголосовала за прекращение войны, а в 1783 году Британия признала независимость США. Так завершилась история с неуплатой гербового сбора и чайных пошлин.

 

Теперь оставим чай и вернемся к хлопку и табаку.

 

1850-е годы были для экономики США не просто «тучными», а «тучными» настолько, что в 1857 году Конгресс принял закон о снижении таможенных пошлин ввиду длительного профицита государственного бюджета. 

 

Пошлины были снижены так радикально, что одежда из американского хлопка, сшитая в Британии, оказалась дешевле одежды, сшитой из американского хлопка в США. Объемы импорта потребительских товаров возросли вдвое в течение полугода. Многие могли теперь позволить себе «импортные» обновки – в советском понимании термина «импортные». Южане ликовали, северяне хмурились, но экономический подъем не давал никому сердиться по-настоящему.

 

Важной причиной экономического бума был взрывной рост золотодобычи. Если раньше основным источником золота для США была Россия, то огромные запасы, разведанные в Австралии и Калифорнии, увеличили приток золота многократно.

 

Экономика, наводненная деньгами и золотом, активно использовала кредитный инструмент – векселя, которые кто только не издавал, и которые банки охотно принимали.

 

В 1857 году все было прекрасно аж до 24 августа. А 24 августа случилось то, что многие называют началом первого мирового экономического кризиса. Газеты разнесли новость, что казначей одного крупного банка обналичил поддельные векселя и присвоил все деньги. Банк был объявлен банкротом.

 

Тем бы дело и кончилось, если бы не изобретение великого Морзе… Телеграф быстро разнес новость по всей стране, и в один момент все банки и все граждане отказались от приема всех векселей без разбору.

 

Миллионы людей в одночасье оказались без денег с не обеспеченными ничем бумажками на руках. Курсы акций обвалились. Вслед за акциями пошли вниз и цены на основные товары. В том числе, на хлопок и на табак.

 

Так как трансокеанского кабеля еще не было, в Европе о кризисе узнали лишь через неделю – с прибытием почты. В Старом Свете последствия кризиса оказались еще ужаснее. Больше всего пострадали Британия и северные земли Германии, в особенности, зависящий от международной торговли Гамбург, бывший тогда городом-государством.

 

Поскольку в Британии банкноты печатались банками (само слово на это намекает), а государством печатались монеты, люди ринулись в банки с требованием обменять банкноты на монеты. Возле банков бесновались разъяренные толпы, ибо подвоз монет был делом медленным (хотя к тому времени золотой стандарт действовал, и золотом была обеспечена каждая банкнота). 

 

Поскольку предвидеть тяжелые времена не было необходимости (они и так внезапно наступили), все противоречия, ранее сглаженные экономическим бумом, обострились в один момент.

 

В США векселя не принимались к оплате банками, а проценты по ранее выданным под них кредитам платить было нужно, а ввиду падения цен и продаж платить было нечем. Газеты пестрели сообщениями о банкротствах и самоубийствах.  

 

Испугались и южане, вынужденные отгружать сельскохозяйственную продукцию ниже себестоимости, и северяне, у которых спрос на промышленные товары обнулился.

 

И те, и другие обратили взоры на новые земли – «дикий запад», освоение которого для многих было надеждой на физическое выживание. Но надежду на «дикий запад» формулировали каждый по-своему.

 

«Диким западом» называли огромный кусок французской территории, приобретенный у императора Наполеона Бонапарта по договору 1803 года – от Нью-Орлеана на Мексиканском заливе до Детройта на Больших Озерах и канадских Квебека, Альберты и Саскачевана. Теперь это – известный «синий пояс» сельскохозяйственных Айдахо, Айовы, Монтаны, Небраски – словом, Средний Запад, современно говоря.  Кроме того, у Франции и Британии были выкуплены земли Орегона и Британской Колумбии в районе Портленда, Сиэтла и Ванкувера. У России была выкуплена Аляска.

 

Северяне рассчитывали, что землю в новых штатах будут продавать по символическим ценам, и каждый сможет купить себе надел для фермерства и спасти себя и семью от голодной смерти. 

 

Южане надеялись, что землю в новых штатах будут раздавать бесплатно, и расширение плантаций позволит укрупнить и без того неплохие размеры сельскохозяйственного производства, заселить новые земли «правильным» контингентом и «утереть нос» северянам, которые могли стать в новых штатах электоральным большинством и своими представителями в Конгрессе влиять на тарифную политику.

 

И хотя запрет на рабство в новых землях делал бы бизнес-модель южан бессмысленной, а северянам давал бы великолепные преимущества, в Конгрессе споры о том, разрешать ли рабство в новых штатах, были мирно решены Актом 1854 года, по которому штаты могли принимать это решение самостоятельно. 

 

Но вернемся в 1857-й год. Казалось бы, экономический спад должен был быстро сделаться исчерпанным инцидентом, ибо банки оперативно и полностью восстановили обращение векселей, все британские банкноты обменяли на монеты по номиналу, а обменные курсы обеспеченных золотом британского фунта и американского доллара не шелохнулись. Но год  завершился, а кризис – нет. Промышленность не желала восстанавливаться. И стало понятно, что упадок – это надолго. Ибо низкие таможенные тарифы гробили экономику Севера, снижали спрос на товары с Юга, понижали отгрузочные цены на сельскохозяйственное сырье ниже себестоимости, и, в итоге, разоряли всех.  

 

Долгожданная отмена Акта о снижении импортных пошлин произошла лишь в 1860 году. Наконец-то северяне возликовали. А вот у южан сдали нервы. 

 

20 декабря 1860 года «Акт о сецессии» (выходе из США) приняла Южная Каролина. В ближайшие месяцы подобные акты приняли Миссисипи, Алабама, Северная Каролина, Техас, Арканзас, Теннесси, Луизиана, Флорида, Вирджиния и Джорджия. Сепаратисты приняли собственную конституцию, объявили столицей Ричмонд, провозгласили рабство вечным и обнулили импортные пошлины. Государство назвали Конфедерацией Штатов Америки. Индейцы Дикого Запада, сами успевшие стать крупными рабовладельцами, тоже присягнули Конфедерации. 

 

В ответ 23 северных штата объединись в Союз Штатов Америки и оставили столицу в Вашингтоне. Кстати, рабство во многих северных штатах было сохранено и не являлось «водоразделом» конфликта, в отличие от таможенных пошлин.   

 

В марте 1861 года президент Авраам Линкольн объявил Конфедерацию вне закона. Северяне вновь возликовали, а у южан снова сдали нервы. 14 апреля 1861 года южане начали обстрел федерального форта в Южной Каролине. Так началась Гражданская война.

 

Что было дальше, хорошо известно. Жестокость обеих сторон была немыслимой. Кровь лилась рекой. Экономические последствия были  глобальны и чудовищны: без сырья из США порты и мануфактуры Европы пришли в страшный упадок. Экономика Америки, мобилизовавшей на войну около 4 миллионов человек, была разорена.

 

А завершился первый мировой экономический кризис вместе с Гражданской войной в 1864 году, продлившись 7 лет.

 

Поучительно, что Англия и Франция, чьи экономические интересы были сосредоточены на Юге, выступили на стороне южан. А Россия, потерпевшая поражение в Крымской войне, поддержала Север. И не в последнюю очередь под воздействием американских событий, отменила крепостное право в 1861 году.

 

Не менее поучительно и то, что Людовик XVI, поддержавший американцев в Войне за независимость, сам от этой победы чудовищно пострадал. Экономика Франции, до войны уступавшая в размерах только Британии и Нидерландам, пришла в страшный упадок; народ голодал.

 

Вспыхнули восстания и войны Великой Французской революции, и многие из тех, кто вместе с королем сражались за независимость США, теперь вернулись в Европу и воевали против короля.

 

 

Монархия пала, и Людовик XVI был обезглавлен. Ему было 38 лет.

 

 

В 1785 году в благодарность французскому королю, не оставившему их в трудную минуту, жители Вирджинии переименовали графство Файетт в графство Бурбон. Из Вирджинии графство перешло в штат Кентукки, где теперь и пребывает. Название графства дало имя производимому в нем знаменитому виски.

 

В общем, аккуратнее нужно регулировать торговлю и орудовать импортными пошлинами и акцизными сборами. И осторожнее пейте английский чай – не обожгитесь!

 

Глава 7. Ароматы духов и навоза. Универмаг №1. 

 

А теперь от разрушения – к созиданию. От войны – к торговле, а от торговли – к шоппингу – главной теме сегодняшнего повествования, от которой мы надолго отвлеклись и к которой пора уже вернуться.

 

Было бы крайне справедливо назвать переход от торговли к шоппингу Великой Французской революцией. Но революция эта была мирной. Хотя и наделала много шума. Итак, мы снова в Париже.

 

Как мы уже писали, в 1872 году в столице Франции на рю де Севр открылось нечто невообразимое. Возможно, ничего особенного по нынешним временам, но нечто необычное по временам тогдашним.

 

Необычной была вывеска. Она была огромной. Необычным было название. Обычно магазин назывался только фамилией владельца. А тут красовалась вывеска Аu Bon Marché – по-французски «На хорошем рынке» или «По хорошей цене».

 

 

Невообразимыми были архитектура и размеры здания. Торговая площадь в 50 тысяч квадратных метров была крыта ажурной прозрачной крышей, спроектированной самим Густавом Эйфелем.  

 

 

Все было продумано и придумано изощренным Аристидом Бусико.

 

 

Но вот интересно: войдя в Аu Bon Marché сто сорок лет тому назад, мы бы не заблудились. Ибо все отделы современных универмагов расположены именно так, как они были придуманы в Аu Bon Marché.

 

Почему на первом этаже всегда продается парфюмерия? Потому что парфюмерия у входа – суровая необходимость. Уличное движение по рю де Севр всегда было интенсивным. А в 1872 году – особенно. Омнибусы, дилижансы, фиакры – много чего ездило в те годы.

 

Тяга была конная. Навоз был конский. Аромат парижских улиц проникал внутрь помещений и лишал чувств нежных дам. Поэтому первый этаж «Хорошего рынка» был отдан парфюмерам. Ибо ароматы духов забивали ароматы навоза.

 

Но бог с ним, с навозом. Аu Bon Marché быстро стал важнейшей парижской достопримечательностью. Здесь проводились первые масштабные выставки картин художников-импрессионистов, для которых двери больших галерей открылись далеко не сразу.

 

Здесь собирал материал для романа «Дамское счастье» Эмиль Золя, которому было разрешено находиться в любой точке магазина и принимать участие в любом разговоре.

 

Аристид Бусико придумал еще одну важнейшую вещь – каталог. Вернее, бесплатный каталог! Богато изданный и доставленный по почте. Или выданный покупателю вместе с покупкой. Неслыханная щедрость по тем временам.

 

Если вы думаете, что хаотическое размещение товаров одной и той же группы, а также запутанные интерьеры-лабиринты – это изобретение Ингвара Кампрада и «фишка» IKEA, то напрасно. Аристид Бусико размещал в одной точке этажа нитки, а в другой иголки. Путь от одного к другому не был прямым и содержал множество «соблазнов».

 

Именно Бусико придумал размещать женские товары на первом-втором этажах (женщины смотрят рядом и вокруг себя, полагал он, – и правильно), а мужские товары на третьем. При этом планировки этажей делались непременно разными и сложными. Более, того, бар (в котором мужчины коротали время в ожидании дам) располагался на верхнем этаже, и путь к нему лежал через этаж с мужскими товарами. Кстати, изначально мужских товаров Бусико не держал: они появились по мере совершенствования концепции.  

 

Но и это не все. Аu Bon Marché стал первым торговым заведением, где был внедрен возврат товара. До Бусико деньги за товар не возвращал никто нигде и никогда. Возможность «передумать» делала покупателей смелее и увеличивала и без того немалый оборот.

 

Бусико изобрел уценку: товары, не пользовавшиеся спросом, уценивались и после этого продавались. За уцененными товарами ошеломленные потребители вели охоту, прихватывая в азарте и не уцененные. Кроме уценки, Бусико придумал сезонные распродажи. Цены и впрямь падали, и «ценопады» собирали тысячные толпы у входа и внутри.

 

 

Кстати, идею «ценопада» креативный месье выдал нешаблонным путем: незадолго до Рождества он велел собрать в одном зале все товары белого цвета, велел снизить цены на них – и, – вуаля, – ослепительно белый зал привлек внимание публики.

 

 

Немыслимые размеры торговых залов, выставки, концерты, распродажи – и это было еще не все. Мы упоминали, что наиболее дорогие товары веками прятались где-то в глубине. Супруги Бусико выложили дорогие товары на прилавок. И располагали дорогие рядом с дешевыми. Эффект соседства был таков: рядовой покупатель, который никогда в жизни не мог прикоснуться к предметам роскоши, из одного лишь любопытства подойдет к ним. И купит, – пускай не самый дорогой товар, – но тот, что рядом и по карману.

 

До Бусико готовую роскошную одежду в магазинах не разрешалось примерять всем подряд. У Бусико было можно. Когда дамы разных сословий получили возможность красоваться перед зеркалом и перед зрителями в вещах, о которых раньше и мечтать нельзя было, рост оборота не заставил себя ждать.  

 

Витрины и прилавки ярко и соблазнительно освещались. Даже сам факт прогулки по роскошному помещению был событием в жизни простого небогатого человека, которому не по карману был театр или музей, который не жил в роскошной квартире и которого не впустили бы в обычный дорогой магазин приказчики у входа.

 

Были введены подарки к покупкам в виде «кромо» – ярких высококачественных хромолитографий, предназначенных детям. «Кромо» предвосхитили идеологию календариков, KinderSurprise и HappyMeal. Дети охотились за «кромо», коллекционировали их, обменивались ими и вынуждали, таким образом, родителей делать покупки там, где эти «кромо» можно было получить.    

 

И, тем не менее, все перечисленное выше не дотягивает до самой главной инновации, введенной Аристидом Бусико. Когда мы говорим, что он заменил торговлю шоппингом, что именно мы имеем в виду?

 

Товары на прилавках – это было ново, но не совсем ново. На базарах товары всегда лежали на прилавках. Бесплатный каталог – да, это было ново, но бывает шоппинг и без каталога. Лабиринты-планировки – да, это повышает оборот с квадратного метра, но не является основополагающим принципом. «Кромо»? Да, это вовлекает детей в принятие решений родителями, но не на этом все стоит. Товары из разных групп в одном зале? Да, это создает универсальный магазин (универмаг). Но…

 

Странно, но до Аристида Бусико никто не применял в торговле… Вернее, не так: торговля до Аристида Бусико была торговлей. В прямом смысле слова. Покупатель и продавец в ходе торговли занимались торговлей, то есть торговались, то есть приходили к ценовому соглашению в ходе дискуссии. Или не приходили.

 

Шоппинг возник в тот момент, когда Аристид Бусико изъял торговлю из магазина, сообщив покупателям, что торг здесь неуместен. Но как же оправдать само название «По хорошей цене»? Так и оправдать – продавать по хорошей цене. Но как люди могли определить, что цена хороша, если они еще не торговались?

 

И тут мы подходим к предмету, который раз и навсегда прочертил границу между торговлей и шоппингом. Аристид Бусико изобрел (вы не поверите, но просим верить) ценник. Ценник! Впервые в истории человечества товары выставлялись на продажу не просто по «хорошей» цене, но по открыто объявленной стандартной цене!

 

И те, кто умел торговаться, и те, кто не умел, и богатые, и бедные, и дамы света, и кухарки покупали одни и те же товары по одной и той же цене! Не торгуясь. Эгалитэ!

 

Снизив торговую наценку до 13% (с обычной тогда 40-50%), Бусико показал, что многие товары, если на них разместить ценник, теряют ореол недоступности и начинают массово продаваться. Ценник – вот с чего начинается шоппинг. И вот где заканчивается многотысячелетняя история торговли как процесса приобретения товара в результате сделки.

 

К Бусико шли толпами, чтобы изучить ассортимент и переписать цены. И сравнить с ценами резко погрустневших конкурентов. У которых ценников не было, а процесс торговли и выпрашивания теперь не завершался продажей. Сами конкуренты тоже толпами валили к Бусико, чтоб понять, что нынче должно быть почем.

 

Правильно утверждается, что информационная прозрачность способствует снижению нормы прибыли. Но она еще способствует и росту дохода.

 

А доход «Хороших цен» не вписывался в рамки понимания. Еще до открытия огромного магазина с арками от Эйфеля, Бусико в ранге управляющего экспериментировал в магазине братьев Видо, увеличив торговый оборот за восемь лет в 12 раз.  

 

Конечно, конкуренты не дремали, и уже в 1874 году на Больших Бульварах открылся «дубликат» – небезызвестный универмаг Le Printemps.  

 

Нельзя сказать, что все идеи, воплощенные Бусико, были его собственными. Кое-что было позаимствовано у другого гения предпринимательства – у американца Александра Тёрне Стюарта, открывшего в 1848 году огромный «Мраморный дворец». Восьмиэтажный магазин на Бродвее и впрямь был облицован итальянским мрамором.

 

В 1862 году, после завершения мирового кризиса и Гражданской войны, Стюарт удивил Нью-Йорк еще одним гигантом – магазином «Дворец». Новый магазин был больше старого, там трудились около двух тысяч человек. Идея магазина-супергиганта хорошо сработала.

 

Когда Стюарт начал продавать одежду европейского производства, женщины со всей страны завалили его письмами, умоляя за любые деньги прислать полюбившиеся им туалеты. Так возникла и «выстрелила» идея продажи товаров по почте. Правда, для заказа товара дамы сперва должны были заказать недешевый каталог. А затем в горячей переписке сторговать хорошую цену. И лишь после нескольких недель оживленной переписки и отправки банковского чека получить желаемую обновку.

 

Но вся торговля Стюарта вертелась вокруг одежды, ковров, мебели и игрушек. И шла без ценников. И потому универмаг и шоппинг в теперешнем смысле слова – это все-таки творения гениального парижанина. Хотя и не без нью-йоркских затей. 

 

Так что все мы живем и «шопимся» в антураже и по правилам, созданным Аристидом Бусико и его женой Маргаритой. А Le Bon Marche Rive Gauche, который теперь является частью холдинга LVMH, по-прежнему открыт по адресу: рю де Севр, 24, ежедневно с 10 до 21, а по воскресеньям с 11 до 20. Бьенвеню!

 

 

Глава 8. Как торговать без наценок и с прибылью.  

 

Что делает магазин прибыльным? Оборот товара. А что «оборачивает» товар? Совместные усилия покупателя и продавца. А почему одни магазины успешнее других? Почему их товарооборот больше? Наверное, потому, что торговое пространство используется более интенсивно.

 

Из школьного курса физики мы помним, что количество выделяемого или поглощаемого телом тепла прямо пропорционально суммарной площади его (тела) поверхности.

 

Так вот, в торговле все то же самое. Количество продаваемого и покупаемого товара прямо пропорционально суммарной площади «торгующей» поверхности. Прилавка, например. Или витрины. Или холодильника. Или крючков, на которых висят зубные щетки. Или полочек у кассы, на которых лежат салфетки, шоколадные батончики или пена для бритья.

 

Любая поверхность, на которой размещены товар и ценник, — это «продающая» поверхность. И размер ее не бесконечен. Способы размещения прилавков и полок, способы размещения товаров на полках и прилавках, выбор ассортимента – все это относится к области знаний, называемой мерчендайзингом. Первым мерчендайзером по части супермаркетов был, как мы уже понимаем, Аристид Бусико.

  

Профессиональное счастье Бусико состояло в том, что он самостоятельно определял, что, где и как продавать. Теперь бы ему такой роскоши не позволили.

 

Но кто смеет диктовать правила игры собственнику (или менеджеру) универсального магазина? Вы не поверите, но поставщики. Это в старину поставщики кланялись и проливали слезы счастья, когда корзины или тюки с их товаром исчезали за дверью «Хороших цен», а вскоре почта приносила конверт с чеком, на котором стояла подпись Бусико.  Теперь все иначе.

 

Начнем с того, что покупатель и продавец видят товары на полках совершенно по-разному. Покупатель движется вдоль полок, ища то, что ему нужно, обращая внимание на то, что вдруг заинтересовало и постоянно «сбивая» фокус то выяснением цены, то взглядом на очередную яркую упаковку. В сознании покупателя вид прилавка – это моментальная фотография с тремя атрибутами: что есть, сколько стоит и нужно ли брать.   

 

В сознании продавца (менеджера супермаркета) полка с товарами – это бесконечное кино, в съемках которого он постоянно участвует. Если товар снят с полки, значит нужно вернуть полку к установленному виду. Значит, нужно с определенной периодичностью переносить товар со склада на полку, значит, нужно с определенной периодичностью складские запасы пополнять.

 

Торговый зал глазами продавца – это бесконечный возврат к статус-кво.  Поскольку автоматизированные прилавки – это пока редкость, единственный инструмент, призывающий продавца к пополнению запасов на полке, это глаза. А запасы складские призывает пополнять… касса. Потому что при расчете касса не только печатает фискальный чек и принимает деньги в ящик или переводит их со счета на счет при платеже картой. А еще и отправляет информацию об «истощении» товарного запаса.

 

А товарный запас нужно пополнять. А где? У поставщиков. Которые не так просты, как сто пятьдесят лет тому назад. А в чем, собственно, сложность?

 

Попробуйте найти супермаркет, который не торгует зубной пастой, кофе, чаем, стиральным порошком, шоколадом, йогуртом, сладкой газированной водой и пеной для бритья. Всюду – ряды разноцветных баночек, коробочек, тюбиков и бутылочек.

 

Подобно стилистам и модельерам, наряжающим и причесывающим звезд Голливуда перед съемкой и придающих обычному человеку «товарный» вид, существует целая армия маркетологов и мерчендайзеров, придающих товарный вид товарам.

 

И эта армия воюет на стороне производителя. Ее храбрые солдаты растерзают любого, кто разместит вперемешку банки с Jacobs и Nescafe. Собственнику будет проще сжечь свой супермаркет, чем объяснить разъярённым поставщикам, почему в произвольном порядке на полках чередуются Pepsi и Coca-Cola или Aquafresh и Blend-a-Med. Такого не может быть, потому что такого не может быть никогда! Потому что это кощунство!

 

И производители правы: не для того они резервировали свои места, чтоб на них «сидели» конкуренты. Потому что место на полке супермаркета – это, по сути, сцена концертного зала.

 

Исполнитель оплатил аренду, и на определенный срок сцена – его. Там он разворачивает декорации своего шоу, там он в своих декорациях танцует и поет. И только он.

 

Любой крупный товаропроизводитель воюет с конкурентами за пространство на полках и прилавках. Именно этим и объясняются масштабные поглощения и слияния.

 

Если мы внимательно прочтем надписи на упаковках Fairy, Duracell, Gillette, Tampax и Valentino, мы обнаружим, что все они производятся Procter & Gamble.

 

А если мы прочтем надписи на упаковках Lipton, Knorr, Domestos и Rexona, то увидим, что их выпускает Unilever.  

 

Да, именно так: чай, батарейки, тампоны, пену для бритья, жидкость для унитаза, мороженое, духи и бульонные кубики выпускает одна и та же компания.

 

 

Потому что ей нужны и полки в отделе бытовой химии, и полки в отделе бакалеи, и место в холодильнике, и пространство возле кассы.

 

Когда компании Procter & Gamble понадобилось пространство возле кассы, где обычно лежали лезвия и бритвы, произошло поглощение корпорации Gillette.   

 

Любой продукт, набирающий популярность на любом рынке, становится потенциальной жертвой недружественного поглощения, ибо популярность означает «золотые» квадратные сантиметры на видном и проходном месте.

 

Так произошла глобальная колонизация всех супермаркетов мира полутора десятками производителей потребительских товаров.

 

Зарезервировав «сцену» для своих ярко упакованных «звезд», производитель, его маркетологи, мерчендайзеры, дизайнеры, специалисты по рекламе и по продажам начинают разрабатывать коллективный имидж каждой товарной группы.

 

Как Рембрандт писал свой «Ночной дозор» в жанре группового портрета, так каждый производитель составляет групповой портрет своей товарной полки – и горе исполнителю, по вине которого кто-то из героев шоу займет не свое место на сцене.

 

Потому и товары везде одинаковые, и размещены они одинаково, и стоят одинаково, и ноги сами идут, а руки сами тянутся к знакомой коробочке, цвет которой, форма которой и соседки которой не дадут нам ошибиться в выборе. Бизнес-это всегда шоу. Даже если это не шоу-бизнес. 

 

И, наконец, о ценах… Двадцать первый век избавил человечество от прямой зависимости между себестоимостью товара и его ценой.  Это может показаться ересью, но цена на прилавке ниже цены закупки вовсе не означает убыточности торговли как бизнеса.

 

Давайте познакомимся поближе с особенностями американской арифметики. Если вы бывали в США и при этом отоваривались в супермаркете и при этом расплачивались картой, вам обязательно задавали вопрос: cash back?

 

Для тех, кто не был в Америке, поясним: если ваш чек 40 долларов, а на вопрос «cash back?» вы отвечаете утвердительно и сообщаете, что «кэш бэк» 50 долларов, то происходит следующее: с вашей карты списывают 90 долларов, а на руки вам выдают все, что вы купили, плюс 50 долларов наличными из кассы.

 

Вопрос: зачем это нужно? Потребителю – чтоб не бегать к банкомату за наличными. А магазину? А тут начинается интересная история (к неинтересным мы вообще относимся скептически).

 

Магазин имеет дело с тремя видами оборота: товарным, наличным и безналичным.

 

Самая сложная часть бизнеса для магазина – это товары. Их нужно знать, понимать, любить, хранить, продавать, доставлять и раскладывать по полкам, как карты в пасьянсе. И, что неизбежно, оплачивать.

 

Менее неприятный оборот – это наличность. Покупатели доставляют ее самостоятельно. Она относительно нетребовательна к упаковке, у нее огромный срок годности, и ей не нужен холодильник. Да и вообще, деньги в кассе – это приятно. Но сейфы, инкассация, вооруженные охранники, вооруженные грабители, видеокамера над каждой кассой – все это хлопотно и стоит денег. И, что особенно обидно, деньги в кассовом ящике или в сейфе ничего не значат до инкассации банком.

 

А вот оборот безналичный – это радость и наслаждение. Издержки – это принтеры, рулоны бумаги, гигабайты интернета и комиссия банка, берущего деньги за транзакции с пластиковыми картами. Но наслаждение – в том, что безо всякой инкассации деньги зачисляются на счет моментально.

 

И если вы – американская сеть американских супермаркетов (например, Walmart), и если ваша годовая выручка составляет порядка 520 миллиардов долларов, то у вас ежевечерне на счете в банке оседают под полтора миллиарда долларов дневной выручки.

 

 

Какую-то часть вы потратите на расчеты с поставщиками. Но только за фактически реализованный товар. И с отсрочкой, допустим, на месяц (а то и на квартал).

 

Какую-то часть вы потратите на расчеты с персоналом. Что-то отдадите за аренду, электричество и воду. Заплатите налоги и социальные взносы. Но остаток по счету все равно будет гигантский. А еще вы уговорите кого-то на «кэш бэк». А потом возникнут итоги инкассации – и счет пополнится вновь. Хотя и с временным лагом.

 

Так вот, остаток по банковскому счету – это ваш кэш, это свободные. А эти деньги можно «крутить» на рынке. «Короткие» деньги – это дорогие деньги со ставками в десятки процентов годовых. В долларах.

 

А если этих «коротких» долларов 520 миллиардов, то проценты по ним – это единицы или десятки миллиардов. Долларов. Которые можно реинвестировать. Например, в цены.

 

Почему не продавать товары дешевле, чем на выходе с завода в Китае? И ведь продают!

 

Разделив товарный, наличный и безналичный обороты, ритейлеры-гиганты получили возможность продавать товары с негативной наценкой, оставаясь высокорентабельными.

 

Главное – правильно разложить потоки. Ну и товары на полках, конечно же. 

 

 

Глава 9. Контрабанда «в законе».

 

Уделив много текста налогам и пошлинам, пора бы уделить много текста и торговле без пошлин. И тому, что с ней теперь связано. 

 

Справедливо и логично центрами мировой беспошлинной торговли являются аэропорты Лондона, Гонконга, Амстердама и Сингапура. Никто и нигде не приблизился к ним с точки зрения ассортимента и привлекательности цен.  Аэропорты Дубаи, Франкфурта, Парижа и Мюнхена идут во втором эшелоне.

 

Но давайте проявим справедливость: истинной столицей Duty Free следует считать маленький аэропорт в крошечном городке Шаннон в Ирландии. Чем же славен аэропорт Шаннона?

 

Когда-то трансатлантические перелеты были не очень удобны. Технические характеристики самолетов были куда скромнее, чем теперь, и беспересадочный пассажирский коммерческий перелет, допустим, из Франкфурта в Вашингтон был технически невозможен.

 

Выбор удобных аэропортов был неширок: самолетам с полными баками требовались длинные взлетные полосы, а таковые были не везде. В итоге пришли к компромиссу. После Второй мировой войны в качестве базовых были выбраны два аэродрома: Гандер в канадском Ньюфаундленде и Шаннон в Ирландии. Местные власти вложились в аэродромы и топливные емкости.

 

Расстояние между Ирландией и Канадой было минимальным. Конкурирующую дистанцию между Нью-Йорком и португальскими Азорами использовали в качестве альтернативы, но редко.

 

Теперь все рейсы из Европы в Америку стартовали в базовых аэропортах больших городов. Самолеты могли заправляться умеренно – до Ирландии было недалеко. Далее в Шанноне баки заливали «под завязку», чтобы хватило на трансатлантический рейс либо, в случае неблагоприятной погоды или сильного встречного ветра, – до Рейкьявика или вернуться в Шаннон.

 

В Гандере экипаж и пассажиры делали передышку, баки вновь заполнялись – так, чтоб, с пересадкой или без, достичь пункта назначения на американском континенте.  В обратном направлении логистика была идентичной: локальный рейс, заправка «по полной», бросок из Гандера в Шаннон – и далее по Европе.

 

Маршрут этот был настолько популярен, что даже в девяностые годы «Авиалинии Украины» по пути из Киева в Нью-Йорк и Чикаго заправляли свои «Ил-62» именно в Шанноне.

 

А когда в начале двухтысячных после «отставки» сверхзвукового «Конкорда» эксклюзивный сервис нечем было заменить, British Airways присвоила номера 1 и 3 «новому старому» маршруту: дважды в день в аэропорту London City брали старт рейсы на крошечных А319, в салонах которых были только места бизнес-класса.

 

Сперва коллективный бизнес-джет брал курс на Шаннон, где после 25-минутного перелета пассажиры проходили американскую границу и американскую таможню, а затем в терминал 7 аэропорта Кеннеди прибывал «внутренний» рейс из Ирландии, пассажиры которого, минуя границу и таможню, выходили в город. 

 

Кроме Шаннона, американская иммиграционная служба командировала своих пограничников в аэропорты Дублина и Абу-Даби, и пассажиры Aer Lingus, British Airways и Etihad долгое время имели возможность прибывать в США «внутренними» рейсами.

 

Но вернемся к Duty Free. Когда трансатлантические перелеты по маршруту Европа-Шаннон-Гандер-Америка донельзя загрузили бизнес поставщиков керосина в Ирландии, местные жители начали придумывать варианты дополнительного заработка на транзитных пассажирах.

 

Пионером мысли оказался местный хотельеро Брендан о’Риган. Джентельмен с четырьмя образованиями, полученными в Англии, Франции, Германии и Швейцарии, владел двумя семейными отелями недалеко от аэропорта, был управляющим в престижном клубе Дублина, занимался поставками топлива, инвестировал в инфраструктуру аэропорта Шаннона, а в годы войны заведовал плавучей топливной базой, где заправлялись военные гидропланы по пути между Британией и США.

 

О’Риган в 1947 году открыл в здании аэропорта магазин беспошлинной торговли. Конечно же, главными товарами были алкоголь и сигареты, налоги на которые составляли львиную долю их продажной цены. А по нулевым ставкам выходило, что очень даже ничего.

 

 

Границу Ирландии ни товар, ни пассажиры не пересекали, а потому спрос на «легальную контрабанду» оказался фантастическим. Хорошие идеи авторским правом не охраняются, и потому концепцию о’Ригана скопировали все, кому не лень. Вот так и получилось, что с годами аэропорты превратились в универмаги.

 

Как мы уже упоминали, дальше всех в области аэропортовой торговли продвинулись Лондон, Амстердам, Сингапур и Гонконг. Но если выбирать из этих четырех, то, конечно же, выбрать придется Сингапур.

 

Чудеса аэропорта «Чани» хорошо известны путешествующей публике: магазины, кинотеатры, сады, бассейн на крыше и, конечно же, шоппинг, шоппинг, шоппинг.

 

Вспомните Лондон: See it in London, buy it in Heathrow. Найдите это в городе и купите это в «Хитроу». В рекламе, правда, не говорится, что цена в аэропорту будет выше, чем в городе, но куда вы денетесь, если вещь найдена, а до вылета остается полчаса?

 

Информационная война между airport price и high street price всегда будет выиграна аэропортом, ибо, как легко заметить, в рекламе Duty Free цены никогда не указываются. И все было бы ничего, если бы трюк не раскусили авиакомпании.

 

Разместив свои Duty Free – каталоги онлайн с возможностью предзаказа и опубликовав все «секретные» цены, авиакомпании если не обнулили товарооборот аэропортов, то сильно переориентировали его в сторону чая, кофе и бутербродов. Стоимость которых в аэропорту тоже беспощадна.

 

Озаботившись борьбой между airport price и high street price, сингапурцы приняли оригинальнейшее из всех решений – они уравняли шансы, построив High Street прямо в аэропорту. Но только не за зоной контроля на безопасность, а прямо напротив входа. Перебегая из «чистой» зоны в «общую», каждый теперь может сравнить цены и ассортимент.

 

 

Для того чтобы удар по сознанию потребителя был достаточно силен, нужно было соорудить нечто такое, чего больше нигде в мире нет. Аквариум с акулами и лыжную горку из Дубаи копировать не стали. А пригласили человека с безграничной фантазией – Моше Сафди.

 

Описывать словами то, что было сооружено, смысла нет. Jewel – это действительно драгоценность. И масштаб ее таков, что теперь уже не ясно, чем считать симбиоз Changi и Jewel – универмагом в аэропорту или аэропортом в универмаге.  Интересно только, кто теперь следующий?

 

 

Глава 10. Зачем “оффлайн” “онлайну”?

 

От Миллениума и вплоть до сегодняшнего утра было принято полагать, что Интернет должен «убить» розничную торговлю. Но как-то получается, что времени от Миллениума прошло уже двадцать лет, а розница жива. При этом жив и Интернет.

 

Более того, между розницей и Интернетом не наблюдается никакого антагонизма. Только совет да любовь вплоть до симбиоза. И уж если зашла речь об интернет-магазинах, многие из них обзавелись представительствами офф-лайн. Центры выдачи, демонстрационные залы, – назовите как хотите, но это все розничная торговля. А что еще?

 

Если в Венеции средних веков сигналом тратить деньги был приход каравана, и если в Париже конца позапрошлого века сигналом тратить деньги был каталог «Хорошего рынка» в почте, то теперь с появлением дешевого мобильного интернета, дисконтных программ, знающих номер вашего телефона, и наличием мобильных приложений у каждого магазина, количество сигналов на нашу голову сильно превышает возможности ее мозга.

 

Если подключить все оповещения и кликать каждую ссылку, можно очень интересно провести день, неделю и даже месяц. Но, как показывает практика, такие частые побуждения превращают человека в буриданова осла и не дают выбрать вообще ничего.

 

Алгоритмы оповещений, как правило, ведут в тупик. Если вы только что купили в интернет-магазине мобильный телефон, рассылка интернет-магазина завалит вас письмами, предлагающими купить у них мобильный телефон, который вы у них только что купили.

 

Другое дело, что интернет-магазин скорее превращается в сайт знакомств. Прекрасные портреты «невест» и «женихов», в разных ракурсах, с отзывами друзей и «бывших», с видеоотчетами в стиле unboxing (или стриптиз, если быть точным) создают ощущение напряжения и ажитации с непременным завышением ожиданий.

 

И торговый зал превращается в тот самый выход «на чай» или в театр, в ходе которого сличение оригинального оригинала с идеализированным фотопортретом дает возможность принять осмысленное и информированное решение. Хотя многим достаточно и фотопортрета. 

 

Но и тут не все просто. Зачем лично знакомиться со свойствами товара, который мы и так уже покупали десятки раз? Нужно ли бежать в демонстрационный зал, чтобы увидеть «живьем» крем для обуви, батарейки, пачку сосисок, книгу, блистер таблеток или бутылку ликера?

 

Где грань между тем, что купят по «портрету» и тем, что нужно потрогать? В принципе, ответ не сложен. Предмет, с которым у нас готовится долгое физическое взаимодействие, должен быть опробован опытным путем. Одежда, обувь, кофе нового сорта, рюкзак и дезодорант должны быть вызваны на «чай». Без примерки перед зеркалом, понюшки и тактильного взаимодействия мы не готовы узаконивать отношения с незнакомыми продуктами цивилизации.

 

Гораздо легче телефонам, чемоданам, фотоаппаратам, пылесосам, принтерам, картриджам и электробритвам. Их свойства исчерпывающе описываются фотографиями и спецификациями. И не требуют презентации в торговом зале.  

 

Но даже после близкого и приятного знакомства в условиях торгового зала мы не торопимся вынимать кошелек. Мы углубляемся в поиск и находим иной канал доступа к понравившемуся нам товару. Мы покупаем его через интернет.

 

Доставка заказанного предмета на дом не есть проблема. Напротив, это новое приключение. Если посещение торгового зала презентует нам товар лицом, то посещение почтового отделения или визит курьера дарят нам возврат в детство.

 

Работник почты или курьер – это современный всесезонный Дед Мороз для взрослых, который вручает мешки с подарками. Товар, который при вас упаковали в магазине, не создаст дома ни атмосферы разлитого эротизма, свойственной стриптизу в стиле unboxing, ни детской радости доставания мешка из-под елки.

 

 

За кулисой товарно-брачного агентства могут быть и поразительные сооружения в стиле распределительных центров Amazon, и не менее любопытные роботизированные склады . 

 

 

А могут быть и просто стеллажи с коробками. А суть остается прежней: информационная прозрачность снижает норму прибыли продавца, но повышает оборот. Интернет – в помощь.

 

Глобальность научно-производственно-торговых цепочек позволяет вовлекать новые страны, новые группы населения в то, что раньше было от них в стороне. Глобальность позволяет получать и распределять сверхприбыли, богатеть одним и спасать от нищеты и голода других.

 

Новые алгоритмы доступа к материальным ценностям делают комфорт, здоровье и благополучие доступными там, где иными способами этот доступ получить было невозможно. То, что раньше завоевывали, теперь зарабатывают. Воюют и грабят там, где не умеют зарабатывать. А благодаря глобальной торговле и экспорту технологий таких мест становится все меньше и меньше с печатью каждого фискального чека.  

 

 

Вместо послесловия.

 

Налоги и пошлины, кодексы и гроссбухи, скидки и наценки, ценники и распродажи, универмаги и базары, монеты и купюры, таможня и контрабанда, корабли и пушки – все это звенья длинной пищевой цепи. И не важно, коротка эта цепь или длинна – главное, чтоб она была замкнута. А замыкающим звеном всегда выступает торговля. Торговля придает смысл производству, логистике, таможне и налоговой, науке и культуре, политике и экономике. 

 

 

Торговля так же универсальна, как музыка и математика.

 

 

И если музыке учат в консерваториях, а математике в университетах, то хорошо бы, чтоб и торговле учили хотя бы уроках истории. И желательно, не самых кровавых.

 

Аристид Бусико и Исаак Ньютон, Джордж Вашингтон и Людовик XVI, Марко Поло и Хорхе Альвареш, Джефф Безос и Кристобаль Колон, Омура Сумитада и Брендан о’Риган, Тадеуш Костюшко и Изабелла Кастильская, безымянные воку и безымянные рядовые армий Севера и Юга, губернаторы Массачусетса и венецианские дожи, дом Бурбонов и династия Минь, Бернар Арно и ребе Меламед, роялисты и аболиционисты – всем всегда и со всеми в конце концов придется договариваться. И лучше бы по-хорошему.

 

А кому не дают покоя лавры капитана Флинта, кто хочет резать, грабить, жечь и аннексировать, тот пусть научится кашлять голосом Армена Джигарханяна, отрежет себе ногу по колено, купит белого попугая, посадит на плечо и обучит повторять одно-единственное слово: «Пиастры, пиастры, пиастры…»

 

Да, и чтобы не забыть: поскольку реклама – двигатель торговли, данный текст тоже просим считать рекламным и «торговым». Обязательно посетите соседние разделы нашего сайта, обязательно прочтите другие материалы нашего блога, подпишитесь на нас в социальных сетях. А если нужно будет создать нечто экстраординарное (или хотя бы просто замечательное), мы – к вашим услугам.